— Федя, я должен тебе сказать… — Анатолий ухватился за рукав Грекова, словно боясь, что тот уйдет от него, — Андрей ни в чем не виноват. Я знаю, он запутался, но не виноват. Не нашел себя… Он по дороге в больницу сказал мне…
— Извините! — прервал его появившийся в коридоре человек. — На минуту…
Федор отошел с ним в сторону.
— Что?
— Приехал Шевяков… Пан убит в перестрелке, во дворе «Савоя». Хотел Шкуратова пристрелить, спрятавшись в мусорном ящике, да тот его и… В номере нэпмана связал, а женщину, которая была с нэпманом, задушил.
— Какую женщину? — не понял Греков. — Ее же задержали.
— Да не ту, другую. У нэпмана в номере подружка была, хотела, видно, шум поднять, ну, Пан ее и придавил.
— Час от часу не легче… — потемнел лицом Греков. — Вот что, останешься здесь, а мы с Поповым в «Савой», надо на месте все посмотреть. Нэпман жив?
— Да. Испуган сильно, валерьянку, как кот, глотает. Вроде раньше знаком он с Паном был.
— Выясним… — бросил Федор и повернулся к Черникову. — Прости, Толя, не могу сейчас с тобой поговорить. Видишь, какие у меня дела. Я сам тебя найду.
— Федор!.. Но…
— Прости, сейчас не могу. Потом!
Греков быстро пошел по коридору больницы к выходу. Следом заторопился Попов.
— Успели, гады! — догнав Федора, сказал он.
— Могли бы задержать, если бы сразу догадались, — досадливо морщась, ответил тот.
— Ну да, знал бы, где упасть… Я бы все это бывшее офицерье разом, и под корень!
— Вот это ты зря! — даже приостановился Греков. — Зря! Нельзя так о всех разом. Что же, надо под корень и генерала Брусилова, перешедшего на сторону советской власти, и генерала Бонч-Бруевича, брата управляющего делами Совнаркома? Не все же сразу правильную дорогу находят, человек иногда сам, пусть даже помучившись, прозреть должен. Я вот во время Гражданской встретил одного знакомого офицера, — снова шагая по коридору, продолжал он, — у нас служил, в Красной армии, воевал грамотно, храбро. А знаешь, как мы познакомились? Когда он был членом военно-полевого суда, приговорившего меня к пожизненной каторге. Узнали друг друга, потолковали по душам. И вот какая интересная подробность выяснилась: из трех членов суда он один предлагал приговорить меня к смертной казни, а два других — ротмистр и подполковник — были за каторгу. Потом они оказались у белых, а этот был с нами. Понял, значит, в конце концов, где правда! Извинялся, говорил, что тогда молодой был, глупый, а прошло-то всего три года с того дня, когда мы так странно познакомились на суде. Вот и думай, стоит ли всех, огульно, под корень или нет?
— Сейчас-то он где? — недоверчиво спросил Попов.
— Погиб под Каховкой… Там и схоронили.
Федор открыл дверь на улицу и придержал тяжелую створку, пропуская вперед товарища.
Невроцкий пришел в обед. Сергуня, хлебавший на кухне щи, подхватил свою миску и торопливо шмыгнул, на всякий случай от греха подальше, за печь — кто его знает, что за человек пришел и зачем, тут всего можно ждать. Прижавшись спиной к дощатой перегородке, устраиваясь поудобнее, услышал, как хозяйка провела гостя в комнату, где сидели за обеденным столом Антоний и Пашка. Потом хозяйка вышла, загремела горшками у печи.
В перегородке было множество щелей, и Сергуня, не в силах побороть любопытство, приник глазом к одной из них, подглядывая, что делается в комнате. Щи он доел быстро, а толстый ломоть ржаного хлеба оставил на потом и теперь отщипывал от него маленькие кусочки, скатывал их в тугие шарики и по одному отправлял в рот — так казалось вкуснее.
Щель в досках была неровной, но видно и слышно было хорошо. Сергуня с каким-то злорадством отметил, как застыли поднесенные ко рту ложки у Николая Петровича и Пашки, когда они увидели Банкира.
Тот молча скинул с головы кепку с большим козырьком, подвинув себе стул, присел к столу. Криво усмехнувшись, бросил Пашке:
— Ложку опусти, на брюки льешь.
— Тьфу, зараза… — Пашка Заика бросил ложку в тарелку и густо посыпал солью жирное пятно, расползавшееся на брюках.
«К ссоре! — вспомнил Антоний старую примету. — Как он нас только здесь отыскал? Этого адреса я ему не давал. Выследил небось, Юрий Сергеевич велел. Спросить, что ли? Все одно не скажет. Неужели Пашка с ним успел снюхаться за моей спиной: ишь, всполошился, как Банкира завидел. Хотя когда ему было успеть? Вроде все время при мне. Ну ладно, с Павлом еще разберемся, а теперь послушаем, что нам скажет гостек дорогой».
— Обедать с нами? — радушно улыбаясь, предложил Антоний.
— Некогда… — Невроцкий откинулся на спинку стула, переводя взгляд с одного на другого. — А вы ешьте, ешьте, разговору не помешает.
— Куда же торопиться? — сделал недоумевающее лицо Антоний, — посидим, поговорим, выпьем по маленькой.
— Сказал, некогда! — отрезал Невроцкий. Усилием воли сдержал себя, не дал выплеснуться накопившемуся раздражению.
«Скоты, чуть всех не угробили, а теперь еще и выпить предлагают. Надо немедленно забирать все золото, что у него осталось, и срочно решать свои собственные дела — хватит, поиграли досыта в казаков-разбойников». Успокоился и, помолчав немного, сказал: