Волошский укроп

Сыщик одним прыжком перемахнул через прилавок, перевернул тело на спину и прислушался к дыханию. Подержал руку на груди.

— Сердце не бьется. — произнес Мармеладов, вставая. — Кончено.

Модистка заголосила, вторя ей начал поскуливать и щекан. В лавке сразу потемнело, словно тучи набежали на ясное небо. На самом же деле, в чем и убедился Митя обернувшись, витрину облепили многочисленные зеваки, которых привлек страшный крик из вполне респектабельного заведения. Подобные вопли, донесшиеся из трактира с потемневшей вывеской, вряд ли кого удивили бы. А тут сразу набежала толпа. Некоторые особенно любопытные прохожие порывались открыть двери, чтобы заглянуть внутрь и задать сотню вопросов.

— Господа, не впускайте никого! — скомандовал Мармеладов. — Натопчут, улик не останется. А этих двоих не выпускать.

Он кивнул на побледневшего продавца и враз замолчавшую барышню. Те вдруг осознали, что во всем этом пренеприятном деле они стали главными подозреваемыми. Щекастый осел на пол, прямо у раскинутых рук Мисимова, но тут же, осознав, что рядом покойник, начал отползать. Тело его стало подобно войлочному шарику, ноги уже совсем не ощущались, а вот паники в лихорадочно бегающих глазах было с избытком. Галантерейщица, напротив, подбоченилась и сверкала глазами из-под шляпки — попробуй, подойди.

Впрочем, адъютант и не собирался этого делать. Он уперся плечом в боковую дверь и старательно закрывал задвижку. Мите же достался центральный вход. Трое или четверо любопытных переминались на пороге, желая узнать подробности ужасной драмы, но трепеща при виде крови. Сзади на них напирали, подталкивая в спину те, кто и крови-то еще не увидел, да шибко хотел разглядеть. Почтмейстер захлопнул дверь, выдавливая непрошеных визитеров.

— А чегой-то они там скрывають? Видать убили кого, да следы прячуть, — послышались возмущенные крики с улицы.

— Батюшки-святы! Да никак они приказчика застрелили? — ахнула мещанка, заглянувшая в просвет между фруктами. — Ироды проклятыя!

— Глупындра! Как бы оне застрелили? — старик с жидкой бороденкой плющил нос о витрину рядом с ней. — Это ж грохот на всю округу стоял бы. А тут токмо крик — и тишина. Не иначе ножом пырнули…

— Грабят лавку, поди, — закричал мальчишка, повисший на фонарном столбе, чтобы хоть что-то разглядеть. — Зовите городового!

А тот уже спешил к лавке, громким свистом созывая полицейских на подмогу. Толпа с еще большим азартом устремилась внутрь, выламывая дверь лавки и оттесняя Митю. И ни за что бы не удержать оборону в одиночку, но тут вовремя оказался рядом Платон Ершов. Вдвоем справились, задвинули засов.

В это время Мармеладов вернулся из-за прилавка.

— Отравление, — констатировал он. — Причем, возьмусь утверждать, тем же ядом, от которого пала лошадь. Смотрите, кровь у приказчика пошла из носа и из горла. Все, как в утреннем случае. Только доза больше. Лошадь еще полчаса мучилась, а этот сразу, даже стакан не допил. Бросил. Я у него в каморке обнаружил осколки и пролитое на пол питье. Видимо, Мисимов почуял неладное. Да и как не почуять, если внутри огонь полыхает — заметили, как приказчик скрючился, как за живот хватался? Он спустился, чтобы на помощь позвать, но яд…

Сыщик оглядел убитого без малейшего намека на сожаление. Его занимали сейчас сразу несколько необъяснимых загадок, которые, как можно было предугадать, сложатся в одну большую тайну. Скорее всего, отвратительную. Но первый из моментов сыщик затеял прояснить тут же, не отходя от коченеющего тела.

— Скажите-ка, — начал спрашивать продавца, но отметив общую обмяклость и мертвенный ужас на округлом лице, переадресовал вопрос модистке. — Скажите-ка, за какой надобностью Мисимов выходил из дома нынче утром? Он ведь и вправду был болен, кровать разобрана, простыни пропитаны потом, да и в комнате дух тяжелый — окно давненько не открывали.

— Мне почем знать?! — барышня стояла все так же, уперев руки в бока. — Поднялся ни свет, не заря. Прошел мимо, не глядя по сторонам, вниманием меня не почтил.

И тут же поджала губы, давая понять всем присутствующим, что добавить ей нечего. Мармеладов сделал знак бровями кавалергарду и тот, понимающе кивнул.

— Помилуйте, Изольда, душа моя, — ах, пройдоха, уже и познакомиться успел, изумился Митя, а Ершов продолжал бархатным голосом. — Ваша прозорливость, уверен, уступает лишь вашей бесподобной красоте. Эти глаза, — осмелюсь ли сравнить их с небесными звездами, ведь даже звезды стократно тускнее, — глаза, способные не только пленять мужчин целыми эскадронами, они ведь также наверняка подмечают незаметные остальным детали.

Вся эта тирада, произноси ее Митя, показалась бы сущим бредом. Да и в язвительных устах Мармеладова не имела бы успеха. Однако юный красавец, приближаясь шаг за шагом к строгой барышне, наполнял слова столь жаркой страстью, что та моментально растаяла.