Кавалергард вспыхнул, но ответ сдержал. Было заметно, что осерчал на сыщика, который прилюдно выставил его в глупом свете, хотя еще больше злился на себя. Развернулся на каблуках и молча двинулся прочь. Мармеладов удержал его за плечо, шепнул несколько слов и направился в противоположную сторону. Там толстяк в кафтане цвета гороховой каши ловко вырезал из деревянных чурбачков головы различных зверей. Одни только головы, но так натурально, что покупали их охотно. На большой колоде, поставленной вместо стола, раззявил пасть в беззвучном реве медведь, а вот лось – раскидистые рога, пожалуй, с ладонь. Мастер отбросил последнюю стружку и положил рядом с ними ушастого зайчишку.
– Маа-ам, купи-и-и! – захныкала девочка, уцепившись за юбку миловидной дамы лет двадцати пяти.
– Да на что тебе? – отмахнулась та.
– А я платьице сошью, соломой набью и будет куколка, – маленькая рукодельница захлопала в ладоши от предвкушения. – Маа-ам, ну купи-и за-ай-ку-у-у!
Дети точно знают, какую ноту нужно выскуливать протяжно, чтобы это раздражало взрослых до крайности, но при этом, одновременно вызывало жалость и желание потрафить капризу. Мать выдержала несколько секунд, но после дрогнула. Торг с толстяком проходил быстро и без особых неожиданностей:
– Семь копеек? Не многовато ли просишь?
– Да в самый раз.
– Продай за пятак.
– Может и вовсе за так?! Два алтына.
– Ладно, получи.
Мастер смахнул монетки в карман фартука и протянул девочке зайца. Та схватила игрушку двумя руками, прижала крепко к груди. Погладила, как живого, по длинным ушам. Через несколько шагов вдруг сунула пальчик в рот и зарыдала.
– Заноза-а-а!
Мать обернулась к резчику и завопила, на краткий миг перекрывая постоянный рыночный гам:
– Чтоб тебе пусто было, халабруй!
Мастер лишь усмехнулся, подхватывая с земли очередной чурбачок и зажимая его между колен.
– Метит Бог жадину-то, – прошептал он и тут же, повернув голову к Мармеладову, спросил уже в полный голос. – А вы чего изволите, барин? Медведя за двугривенный отдам, а сохатого, уж извините, за четвертак, не меньше. Могу для палки вашей приспособить, вместо оголовья.
Сыщик повертел трость в руках, но вежливо отказался.
– Нет, любезный, меня из всего удивительного мира животных интересуют лишь чудовища. В человеческом облике.
– Ты, барин, шутки шутишь, – насупился толстяк, – а мне некогда тут с тобой. Детей кормить надобно!
– Отчего же шутки… Вон, видишь бородача? Сумеешь его голову изобразить, заплачу рубль. – Мармеладов положил монету на чурбак и сказал удивленному резчику. – А если исполнишь все тихо, чтоб тот не заподозрил, получишь два.
– Сделаем, барин! Приходите через полчаса, все будет в лучшем виде.
Мармеладов и Митя успели съесть пару расстегаев, купленных у торговца вразнос. Теперь же прогуливались по площади, стараясь не терять из виду Мехмет-бея. А тот, похоже, ничего не замечал – спокойно топтался на небольшом пятачке, вежливо беседовал с покупателями.
– Ну и на кой черт тебе сдалась его голова? – поинтересовался почтмейстер у приятеля.
– Представь, что на охоте ты подстрелил тигра. Неужто его голову не повесишь на стену?
– Трофеем похвастать решил? Не похоже на тебя.
– Нет, тут иное, – сыщик говорил серьезным голосом, хотя глаза его улыбались. – Просто на тигра тебе удастся поохотиться лишь раз в жизни, два от силы. А после, глядя на голову побежденного врага, ты будешь вспоминать и переживать заново самые захватывающие моменты этой охоты. Вот и со шпионами расклад похожий. Когда еще нам повезет такого победить.
– Так это надо еще победить, – проворчал Митя. – Пока что мы не выяснили главного: где похищенная девочка?
– А вот тут ты прав. Дело нам досталось заковыристое, куда запутаннее прежних расследований. И враг, который один опаснее целой банды бомбистов. Хотя насчет главного тут бы наш юный кавалергард с тобою поспорил. Для него важнее всего уберечь государственные секреты от посягательств турецкого шпиона. И если ради этого придется пожертвовать жизнью Анастасии, боюсь, рука у Платона не дрогнет.
– Да уж, эти штабные герои… – процедил Митя сквозь зубы, презрительно, но вместе с тем печально. – Для таких как Ершов, смерть всего лишь статистика. Погибнет эскадрон, он просто фигурку с карты смахнет и даже не вздрогнет. Вот вчера мы столько покойников видели, а сегодня он про них даже не вспоминает. Бодрый и свежий, чуть не приплясывает. Я в его годы совсем не так бы реагировал…
– А как, позволь спросить, реагировал бы?
– Пил бы, братец. Три дня, никак не меньше. И то потом бы все эти отравленные гувернантки перед глазами стояли бы долго.