В кафе было по-домашнему уютно, пахло хорошо прожаренным мясом с острыми спе-циями. Тихо играла музыка, нежная и немного грустная. Сели за столик, Антон протянул Нике меню:
— Тебе надо обязательно поесть, ты очень бледная.
— Да нормальная я, такая, как обычно. — Она отодвинула от себя меню. — У женщин меняется цвет лица с возрастом, это природная особенность, и с этим ничего не поделаешь.
— Ну не греши на себя, какой возраст? Выглядишь замечательно, ничуть не изменилась. Но поесть все равно надо, выбери себе что-нибудь, пожалуйста.
— Я не хочу. Я буду пить минеральную воду без газа, тем более у меня времени совсем нет. А ты можешь обедать, пожалуйста.
— Торопишься, да?
— Ужасно тороплюсь.
— К мужу?
— Да, к мужу. А что?
— Нет, ничего. Ты как с ним вообще живешь?
— Вопрос некорректный, но я отвечу, чтобы ты больше не спрашивал. Отлично живу. Не жалуюсь. Всем бы так жить, как я живу.
— А я тебе не верю, Ника. Слишком эмоционально звучит, чтобы быть правдой. Я тебя знаю, Ника, и потому не верю.
— Это твое дело, Антон. Можешь верить, можешь не верить… Разве это меняет хоть что-нибудь?
— Конечно, меняет. Наверное, живешь ты хорошо, я не спорю, но любишь не его, а меня.
— Да не будь так самоуверен! Да, я тебя любила, но столько лет прошло. Все это было давно и неправда.
— Не горячись, Ника. Ты любишь меня, а я люблю тебя. И ничего с этим поделать нельзя, потому что это правда. Кстати, рядом со своим мужем ты вовсе не выглядишь счастливой, у тебя глаз не горит.
— Да откуда ты знаешь?
— А я видел. Наблюдал. Со стороны всегда лучше видно.
— Вот даже как?.. Наблюдал. Следил за нами, что ли?
— Я не за вами следил. Я за сыном… Я издали хотел посмотреть. Такой отличный пацан. Он ведь мой сын, Ника?
— Нет, он не твой сын.
— Он мой сын. Я знаю. Ты ведь его Матвеем назвала?
— И что?
— Ну как же… Помнишь, как мы мечтали когда-то? Если у нас родится сын, назовем его Матвеем. А если родится девочка, — Машей.
— И только поэтому ты решил, что он твой сын?
— Не надо так, Ника. Меня насмешливым тоном не обманешь. Можно обмануть того, кто не любит, а я тебя люблю. Он мой сын, я знаю.
— Нет, Антон.
— Он похож на меня, это же очевидно. Он и должен быть похож на меня, потому что ты меня любишь.
— Я люблю Севу, своего мужа.
— Ник… Ну что мы, будто в прятки играем? Зачем? Тем более мы оба знаем правду. Но если тебе нравится жить с закрытыми глазами, что ж… Я могу сотый раз повторить: я люблю тебя, а ты любишь меня. Ведь любишь? Ну чего молчишь? Хотя я знаю, почему ты молчишь. Ты не можешь сказать мне «нет». Вместо одного конкретного «нет» ты испуганно повторяешь, как мантру: я мужа люблю, я мужа люблю.
— Да, я мужа люблю.
— И меня любишь, и его? Но так не бывает, Ника.
— Да откуда ты знаешь, как бывает?!
— Знаю. Потому что я более честен, чем ты. Я тебя люблю. Одну тебя. Жену не люблю, а тебя люблю. И не понимаю теперь, как так вышло, что мы не вместе.
— Ну это уже не ко мне вопрос!
— Конечно, не к тебе. Я сам буду решать свой вопрос, и ошибку свою буду исправлять сам. Пришло время нам обоим исправлять свои ошибки, Ника!
— Да нечего мне исправлять, Антон! Говорю тебе — я Севу люблю! Правда люблю.
— Да уж, узнаю прежнюю Нику. Ты не любишь, ты просто жалеешь его, и все. Тебе всегда было трудно кого-то обидеть, причинить кому-то боль. Но ведь это неправильно, нельзя так жить, это всего лишь привычка к жалости. А любовь… Любовь — это совсем другое. Любовь — это ты и я. Решай, Ника. Нет, я не говорю, что прямо сейчас, я понимаю, как тебе нужно помучиться, ты же не можешь себя не помучить. Сколько тебе нужно времени, чтобы решить? Хотя… Сколько бы ни было, какая разница. Все равно мы должны быть вместе. И знай, что я весь твой, Ника. Окончательно и бесповоротно. Один твой звонок, и…
— Ну все, хватит. Я не могу больше это слушать, — решительно подскочила со стула Ника. — Не будет никакого звонка, Антон. И ты мне больше не звони. Пожалуйста, очень тебя прошу.
Она повернулась, пошла между столиками к выходу, стараясь идти быстро, но быстро не получалось, ноги сильно дрожали. Вернее, она их совсем не чувствовала и боялась, что вот-вот упадет. И сердце гудело болью.
Антон догнал ее на аллее, недалеко от той самой скамейки. «Их» скамейки, памятной. Развернул, прижал к себе, и Ника слышала, как сильно колотится его сердце. Наверное, тоже гудело болью. Она подняла голову и задохнулась от его жадных губ, и не понимала уже ничего…
Они долго целовались, не обращая внимания на редких прохожих. Потом Антон жарко прошептал ей в ухо:
— Идем… Я снял номер в гостинице. Тут рядом, только улицу перейти…