Волосы циннвальдитового цвета (СИ)

- Они ж богачи, у них с этим проблем никогда не возникает, - начал было он, но осекся. - Хотя доля правды в твоих словах есть. Но дети-то, дети усложняют выполнение этой самой задачи. Приходится брать новые кредиты, платить больше, работать больше и ничего взамен. Живи они бездетными, существуй в свое удовольствие, следуй доктрине индивидуализма - не знали бы бед. А детей заводят лишь как дань прошлому, когда в людях жила наивная вера о том, что в старости о них позаботятся. Понимаешь?

Артем кивнул, размышляя о чем-то своем. Павел Григорьевич, ухватил вторую рюмку коньяка, выпил и ее, наклонил голову, словно бы погрузился в тяжелую думу.

- И так всю ночь, представляешь? Всю ночь обдумывал эти гадости. И знаешь что? - он резко поднял голову и посмотрел Артему в глаза. - Я понял: все это лажа! Вранье! Пустобрехство! Кидалово! Гон, если хочешь! Самая низкопробная, самая грязная и циничная ложь в истории человечества! Доктрина индивидуализма не выдерживает никакой критики и рушится. Если бы людьми двигали одни лишь эгоистические мотивы, мир был бы совсем другим. Может быть даже лучше, чем реальный, но ни в коей мере не подобный ему. Мы, как дети, пытаемся себя убедить в сказке, которую сами и придумали. Жить для себя и в свое удовольствие, ну, в крайнем случае, ради семьи, как любят вторить отъявленные моралисты или показушники, хотя какая разница между ними сегодня? Есть нечто иное, какая-то деталь, которую мы выпускаем из внимания. Пытаемся охарактеризовать ее как сострадание, любовь, преданность, верность, дружба. Одним словом то, что размыкает закольцованный на себя индивидуализм, ставит некоторые внешние по отношению к нам явления выше личных интересов. И не потому, что мы от этого выиграем, извлечем какую-то выгоду. Нет, сама забота о ближнем становится целью, смыслом и содержанием. Кстати, о содержании.

Павел Григорьевич перевел взгляд на пустую рюмку, снова позвал официанта и заказал еще коньяка. На этот раз Некипелов не стал дожидаться его возвращения, ткнул указательным пальцем в сторону жены и дочери.

- Без них тошно было бы жить на свете. И после этого ты мне говоришь индивидуализм?! Да я, если хочешь знать, переехать готов. Блюстители ведь в любой момент, в любой момент могут посмотреть на мир моими глазами, а я буду лишь бессильно блымать веками и ждать, когда, наконец, закончится кошмар. Помнишь, какая была самая первая мысль, когда их ввели тебе? Помнишь ощущение, которое испытал в ... Спасибо, бутылку оставь, - сказал Павел Григорьевич официанту, опрокинул очередную рюмку, после вперил свой утративший оставшиеся крохи разума взгляд в Артема. - Их называют блюстителями, нам вешают на уши лапшу, мол, пока вы не нарушите закон, службы безопасности не имеют права просматривать записи, следить. Не имеют, но ведь могут! Каждый раз, когда я ложусь в постель с женой не могу отогнать от себя мысль, что вот сейчас в этот самый момент кто-то смотрит на грудь моей любимой через мои алчущие глаза, сделавшиеся простыми камерами в руках этого полубога.

Артем забеспокоился. Разговор перетекал в нежелательное русло. Обсуждать блюстителей и деятельность службы безопасности непринято. Нужно было сменить тему.

- Павел Григорьевич, расскажите лучше...

- Не перебивай! - гаркнул Некипелов. - Не смей перебивать и дерзить!

Артем отстранился. В конце концов, проблемы себе наживет Павел Григорьевич.

- Нас убеждают, мол, ради нашей же безопасности. Преступность мы победили. Нулевой уровень краж, стопроцентная раскрываемость, а отморозки-окровители нет-нет да и ограбят кого-нибудь на улице. Безопасность! А знаешь, что я думаю? Самые страшные, самые бесчеловечные преступления совершаются под предлогом обеспечения безопасности! Так-то! И пускай кто-то поспорит. Нам обещали свободу, а от свободы ничего не осталось, ничегошеньки. Они говорят, не устраивают условия - съезжайте. Так куда ехать, когда на счете не копейки?! Говорят свобода, а на деле - крепостное право, только хозяин не человек, а проценты по кредиту, как ты верно заметил.

Войдя во вкус, Павел Григорьевич налил себе еще коньяка. Артем хотел было посоветовать ему не делать этого, но потом передумал, решил послушать бывшего начальника еще немного.