Волосы циннвальдитового цвета (СИ)

- Ты знаком с концепцией бога? В государственный период такая существовала. Мол, где-то там есть сверхъестественное существо, которое смотрит за нами, знает о каждом нашем проступке, каждой нашей грязной мысли. В конце, когда жизненный путь индивида завершается, бог будет вершить суд над некоей внетелесной сущностью, душой, за все проступки, которые совершило ее телесное воплощение. Никто эту концепцию всерьез не воспринимал, но многие делали вид, что верили в бога, в душу. Главная идея этого построения проста, как блондинка после трех бокалов шампанского: изображай смирение, благочестие, выгляди хорошим в глазах общества и тогда бог не раскусит твою натуру. Если совершаешь гадость, следуй принципу "не пойман - не вор". Сегодня все перевернулось с ног на голову. Концепция, в которую никто не верил, воплотилась, теперь действительно есть некто, кстати говоря, вполне конкретный человек, а не абстрактный громовержец, который смотрит за нами. Но идея нынешней господствующей псевдорелигии под копирку списана с идеи ее предшественницы. Делай вид, будто за тобой никто не смотрит, на людях отстаивай принцип неприкосновенности личной жизни и за тобой действительно никто не будет подглядывать. Скажешь что-то неудобное, привлечешь внимание. Вот ты сейчас как перепугался, когда услышал мои слова? А ведь в основе лежит примитивная, почти детская уверенность во всемогуществе мысли, этакая магия современности, типичнейший анимизм - если не думать о плохом, плохого не произойдет, если не замечать мерзости, мерзости вроде как и нет.

- Скорее, солипсизм, - выдавил из себя заскучавший Артем.

- Ну, так, - согласился Павел Григорьевич, не разобравший фразы Куркова. Он налил полную рюмку коньяка, опрокинул ее и пьяными глазами обвел округу.

- Но знаешь, о чем я теперь думаю? Ведь мне уезжать, придется уезжать с семьей. И я счастлив, не смотря ни на что, я счастлив. Я избавлюсь от этой гадости в моей крови, найду нормальную работу. Наверное, буду получать меньше, наверное, не смогу арендовать трехкомнатную квартиру. Но посмотри вокруг, как все мерзко, я не знаю, - язык Павла Григорьевича заплетался. Внезапно мужчина опустил голову на стол, закрыл глаза ладонями и тихонько захныкал.

- Почему так получилось? Четыре года, всего лишь четыре года, и я бы перебрался на запад, - запричитал он. - У меня великолепное образование, я эрудирован, умен, талантлив. Так почему они лишают меня работы, кого лучше меня они сумеют отыскать?!

Курков вздохнул, поднял свой бокал пива, отхлебнул немного.

- Горьковатое, - отметил он. - А ты мне никогда не нравился, Павел Григорьич. Теперь выясняется, что ты ко всему прочему и размазня.

Артем встал и быстро ушел из кафе. Ему некогда выслушивать жалобы бывшего начальника на жизнь, у самого проблем по горло. К счастью, он был молод и не обременен семьей. Времени и сил зажить по-новому у него хватало.

...

Он бродил по городу довольно долго прежде чем вернуться к себе в квартиру. Старался ни о чем не думать, но мыслями все время возвращался к монологу Павла Григорьевича. Отчего-то Курков стал вспоминать тот день, когда ему в кровь ввели блюстителей. Сколько ему тогда было? Шесть или семь? В памяти отложилось то чувство липкого панического ужаса, заполнившее сознание. Он был не один, с мамой. Они сидели у входа в кабинет, вокруг светло-зеленые, пожалуй, салатовые стены, вдоль которых растянулись неудобные скамейки. Неестественно-бледный свет флуоресцентных ламп придавал помещению зловещий вид. Мама тоже нервничала, ерзала на стуле и говорила необязательные слова, которые успокаивали скорее ее саму, чем Артема.

- Больно будет недолго, сынок, раз и все. Помнишь, что говорил тебе папа? Будь мужчиной.

- А, правда, - выдавил из себя ребенок, - правда, за мной теперь будут подсматривать.

- Конечно же нет, это выдумки, кто тебе рассказал эти глупости? Сейчас тетенька врач все тебе объяснит.

Словно бы услышав их разговор, на табло над дверью высветилась фамилия "Курков".

- Нам пора, поднимайся, - сказала мама.

Кабинет врача был таким же холодным и безрадостным, как и больничный коридор. Даже игрушки, которыми были заставлены полки одного из шкафов, не спасали положения. Сам врач оказался высокой бледной женщиной. Чрезмерно серьезная для педиатра, она предложила Артему и маме присаживаться, положила руки на стол и переплела пальцы.