Волшебная гайка

Но Женька высказал свой ультиматум и повернулся к Антоше спиной. Хорошо хоть, в палатке стоял галдеж — и никто ничего не услышал. Антошу даже в жар бросило оттого, что кто-нибудь мог такое услышать.

На другой день ребята с утра пололи брюкву, и Антоша ни на шаг не отходил от Женьки. Он хлопал Женьку по спине, чтобы доказать ему свое хорошее отношение, и громче других хохотал над его дурацкими шуточками.

— У, Женька! — захлебывался он. — Во даешь, бродяга!

Женька прыгал через грядки, кривлялся, всех задевал и фантазировал про кибернетическую прополочную машину.

— Закладываешь, значит, в нее программу, — шумел он, — брюкву не трогать, все остальное выдергивать! И поехали. А так откуда я знаю, которая брюква, которая не брюква? На ней не написано. Может, я все наоборот повыдергиваю.

Грядки уходили в бесконечность. Было жарко и душно.

Женька присел рядом с Антошей и двумя пальцами брезгливо дергал травинки.

На грядку упала тень. Антоша поднял голову. Римма Ясевич с ухмылочкой посмотрела ему в глаза и проговорила:

— Тряпка ты все-таки, Тонечка.

А Женьке она сказала:

— Знаешь, Струменский, надоело. Честное слово. Или кончай ерундить, или мотай отсюда.

Перепачканные в земле руки Римма держала у бедер. Ладони у нее были подняты, как у балерины на сцене.

— Что ты, канареечка, — с напускным испугом забеспокоился Женька. — Я тружусь, пташечка. Запарился аж.

Он прицелился в грядку, секунду подумал и двумя чистыми пальцами ловко выдернул рассаду.

— Во!

Римма ударила его по руке.

— Дурочку строишь?!

— Люди! — заголосил Женька. — За что бьют трудящего человека? Люди!

К ним подошел Олег Григорьевич. Постукивая ладонью о ладонь, чтобы счистить с них землю, сказал:

— Минуточку, Ясевич. Если мне, однако, не изменяет память, совет лагеря постановил работать только на добровольных началах.

— Зачем же он тогда ехал с нами? — вспыхнула Римма. — Он о работе еще в городе знал.

— Я ехал только на добровольных, — вставил Женька. — Олег Григорьевич совершенно прав. А здесь что?

— Так Олег же Григорьевич! — беспомощно закричала Римма. — Он ведь издевается над нами. Разве вы не видите?

— Неужто издевается? — удивился физик. — Однако. А какие у тебя претензии ко мне? Я ведь тут как бы вроде завхоза. Чтобы продуктами вас обеспечивать. Остальное вы уж сами. Так, кажется, в школе решили?

Женька опять выкрутился. С него все скатывалось, как с гуся вода. Когда физик отошел, Женька стал кривляться еще больше. Он кривлялся и тайком бросал взгляды в сторону Люси Кибиткиной.

А Антоша уже больше не мог хохотать над его шутками. Антоше стало так стыдно, что он не мог поднять глаз. Он прополол в тот день грядок в два раза больше обычного. Он прямо спину не мог разогнуть к обеду.

На вечернем «Огоньке», после песен и подведения итогов дня, Римма зачитала приказ совета лагеря.

— За увиливание от работы, — прочитала Римма, — совет лагеря постановил: предоставить Струменскому три дня отдыха.

Костер стрелял искрами. Вокруг замерла ночь. Ребята от удивления замерли тоже.

— Во дают, — буркнул кто-то. — Ты тут вкалывай, а он пузом вверх валяться будет.

Женька крикнул:

— Чтой-то вы не додумали там, начальнички! Вроде как масло масляное получается.

— Ничего, — сказала Римма. — Не беспокойся. Наказание безделием — самое сильное наказание. Человек даже сам не знает, что он не может сидеть без дела. Мы никого не заставляем ходить на прополку.

Олег Григорьевич тоже сидел у костра. В физика летели искры. Они впивались в его лыжную куртку и гасли. Олег Григорьевич молчал. Вместе с дымом искры улетали в небо. И на небе зажигалось все большее и больше звезд.

Римма ошиблась. Может, другие люди действительно не могут сидеть, без дела, а Женька мог. Сколько угодно. На другой день Женька слонялся по пустому лагерю и веселился.

— Давай, давай! — кричал он дежурной команде, которая тащила из леса сушняк для кухни. — Жми, работай, ребятки! Я бы помог, да мне нельзя. Я наказанный.

А вечером он отозвал Антошу за палатку, пощупал на своей голове макушку и сказал:

— Солидная шишечка.

— Какая шишечка? — не понял Антоша.

— От ракеток, — пояснил Женька. — До сих пор не проходит.

— Так я же тебя сеткой! — возмутился Антоша.

— Сеткой. А ты попробуй. Вот тут.

Антоша догадался, к чему клонит Женька. Он хотел, чтобы Антоша тоже не ходил на работу. Чтобы они сидели вместе с ним. За компанию.

— Нет уж, — твердо сказал Антоша. — Хватит с меня.

— Жаль, — вздохнул Женька и снова пощупал макушку. — Надо ведь так шибануть. Из-за любви к какой-то Кибиткиной и наварить хорошему человеку такую шишку.

— И не люблю я ее вовсе, — со слезами в голосе проговорил Антоша. — Откуда ты взял-то, дурак.

— Ну вот, — обиделся Женька. — И еще дураком обзывается. Завтра же ставлю вопрос на «Огоньке». Пускай ребята сами разберутся, кто кого любит.

Но разбираться на «Огоньке» не пришлось. На другой день Антоша на работу не пошел. Перед построением он удрал в лес. Ему хотелось удрать вообще. Насовсем удрать из лагеря. Сесть на попутную машину и рвануть к маме в город. Но он никуда не рванул. Лишь только строй проплыл в поле, он приплелся обратно в лагерь.