Волшебная гондола

После этого я попробовала еще раз, с «айподом», который тут же превратился в «зеркало».

А ведь мне так сильно хотелось обойти барьер.

* * *

Вечерняя трапеза, которую обитательницы монастыря принимали в рефектории после общей молитвы, оказалась неожиданно хорошей, не менее вкусной и разнообразной, чем завтрак в доме куртизанок. Еда здесь была действительно восхитительной.

Возможно, эта роскошь была связана с тем, что многие монахини происходили из богатых домов. Их семьи должны были выплачивать немалую сумму за пребывание в монастыре, а значит, придавали значение тому, чтобы с девушками и женщинами там хорошо обходились.

Я спрашивала себя, почему Клариссу не отправили сюда, ведь здесь ей было бы легче, чем у Матильды. Кларисса… Мне по-прежнему казалось, что я не все о ней знаю. С одной стороны, из-за туманных намеков Себастьяно, с другой – из-за ее собственных слов, произнесенных в момент прощания.

–  Разве я недостаточно искупила свою вину?

Что она хотела этим сказать? Еще пару часов назад я могла спросить об этом Себастьяно, но у меня в голове крутилось так много других вопросов, что я об этом совершенно забыла.

Вернувшись из уборной, Доротея сообщила, что сейчас самое время подготовиться к веселью. Я молча приняла это к сведению, поскольку мое настроение было совсем не праздничным. Я бы с большей охотой посидела в углу и подумала обо всем. Или прилегла подремать, чтобы отдохнуть как следует. Хотя я и проспала до полудня, я уже снова устала. Неудивительно, учитывая, с чем мне пришлось столкнуться за последнее время.

Впрочем, я не хотела портить остальным удовольствие – это было бы неблагодарно. В конце концов, Доротея приняла меня любезно и даже предложила мне свои красные туфли. В обмен на это она одолжила у меня нижнее платье с оборками. Я ничего не имела против, хотя красные туфли меня не слишком порадовали – они были малы мне по меньшей мере на два размера.

Доротея прибралась в комнате, попросту сгрузив за ширму все ненужное (включая клетку с попугаем). Затем она уселась перед зеркалом и от души принялась за дело. Она подвела глаза углем и в избытке нанесла румяна, затем уложила свои локоны с помощью булавок, превратив их в своего рода водопад, приправила все это испанской мантильей и, наконец, спросила у меня, как она выглядит. Я заверила ее, что сногсшибательно, в ответ на что она радостно взмахнула веером с бахромой.

– Сегодня я буду по-настоящему красивой, – решительно сказала она, что привело Полидоро в невероятное возбуждение, хотя он сидел в клетке за ширмой и не мог ничего видеть. После того как он проскрипел «Монна Доротея, красавица моя» по меньшей мере десять раз, я набросила на клетку желтый платок, заставив его замолчать. Зато у Доротеи появилась возможность говорить без умолку. Она рассказала мне совсем чуть-чуть о своем муже Таддео, волосах у него в носу, запахе у него изо рта, его подагре и постоянном желании помочиться. При этом она выразительно подчеркнула, что неопытные люди иногда переоценивают значение денег, прежде всего, в связи с супружескими узами.

– Пусть моя судьба послужит тебе уроком, – посоветовала она. – Лучше выходи за бедного, но красивого молодого человека, чем за богатую дряхлую развалину.

Я пообещала помнить об этом, если мне когда-нибудь потребуется определиться с планами на свадьбу.

– Не стоит думать, что я была непочтительна к старшим, – продолжала Доротея. – Я была в высшей степени благодарна Таддео и буду вечно чтить его память. Все-таки он оставил мне все свое состояние. Чтобы я, став вдовой, смогла прожить достойную жизнь и ни в чем себе не отказывать.

Словно отреагировав на какую-то тайную команду, она вытащила из-под кровати целый кувшин вина. Наполнив до краев два бокала, она протянула один мне. Затем она пожелала здоровья мне и своему отражению в зеркале.

– За тебя, дорогой Таддео.

Я только пригубила вино, но вскоре ощутила, как оно ударило мне в голову. Доротея опустошила свой бокал парой щедрых глотков и затем, что-то напевая, принялась расставлять по углам новые свечи.

– Они придут, как только снаружи полностью стемнеет, – заговорщицки заверила она меня, щедро прыская на себя духами.

Я чихнула, потому что запах роз оказался неожиданно резким.

– Кто придет? Другие монахини?

– Они, конечно, тоже. И мужчины. Только с ними веселье по-настоящему удастся.

– Как же они проберутся сюда?

– Под покровом ночи они забрасывают веревочную лестницу на стену со стороны огорода. Затем они крадутся к дормиторию.

– Вы не боитесь, что аббатиса обо всем прознает?

– Ах, она сама время от времени не прочь повеселиться. Только Жюстина слишком щепетильно ко всему относится, но обычно это несложно уладить.

Я отпила еще немного вина, и в результате через некоторое время мне еще сильнее захотелось улечься спать. Как раз когда я размышляла, не забраться ли на кровать с ногами, Доротея подняла голову, прислушиваясь.

– Кажется, я слышу шаги!