Волшебная гондола

– Это мое собственное изобретение, – сказала Кларисса. – Смесь из олеандра и тубероз и немножко гвоздики. Возможно, ты сможешь взять с собой небольшой запас, когда вернешься в Неаполь.

Из-под платка, которым Доротея накрыла клетку, раздался протестующий вопль Полидоро:

– Я не хочу обратно в Неаполь!

– Спи спокойно, мой верный друг, – сказала Доротея. – Пока что мы в Венеции, и нам еще предстоит пережить многое, прежде чем мы покинем этот город.

* * *

Мои опасения, что нас не пустят, развеялись как дым. Когда мы подплыли к внушительному палаццо патриция Тревизана и вышли из наемной гондолы, нас тут же встретили две разодетые служанки, которым Доротея высокомерно объяснила, что она – графиня Доротея, прибыла сюда по приглашению Альвиса Малипьеро, а обе сопровождающие ее девушки – ее придворные дамы.

Служанки проглотили это без возражений и провели нас к боковому входу в здание. Там наготове стояли слуги, которые провели нас по лестнице на второй этаж, пьяно нобиле [19], большую часть которого занимал великолепный большой зал. Только в этом случае зал оказался не просто большим, а гигантским. В общем, он был на размер больше, чем в палаццо Мариетты. Один только портик, по которому можно было пройти от лестницы к портего, оказался высоким, с избытком отделанным лепниной арочным коридором, в котором звук шагов эхом отдавался по гладкому, как зеркало, мозаичному полу.

Я окинула взглядом большой зал и подумала только:

– Ух ты!

Прежде всего он производил впечатление безудержной роскоши. На стенах горели бесчисленные свечи в искрящихся хрустальных канделябрах. Их свет тысячекратно отражался в обрамленных золотом зеркалах, которые казались достойными королевского дворца. Вряд ли что-то могло превзойти эту картину. Папа рассказывал мне, какими обеспеченными были некоторые венецианские знатные фамилии – богатыми буквально, как короли.

Навстречу нам доносился гул голосов, но в комнате оказалось меньше людей, чем я ожидала. Точнее говоря, мы были одними из первых посетителей. Тут и там стояли группы гостей, которые разговаривали друг с другом, праздничное настроение только предчувствовалось, но явно было еще далеко от кульминации. В противоположном углу портего несколько музыкантов настраивали инструменты. Я разглядела флейту и что-то похожее на клавикорд, а также инструмент, который выглядел как неудачная версия скрипки, а рядом с ними были еще два или три, которых я вообще никогда раньше не видела.

– Мы слишком рано, – прошептала мне Кларисса. Она осталась стоять прямо у портика вместе со мной и Доротеей, недоверчиво осматриваясь.

– Зато удачно, что нас без проблем пустили внутрь, – прошептала я ей в ответ. – Хорошо, что Доротее пришла в голову эта идея – представить нас как придворных дам.

– Придворные дамы есть только при дворе, – сказала Кларисса. – В Венеции их нет.

– Ну, как бы то ни было. Во всяком случае, они нам поверили.

– Они не поверили ни единому ее слову, просто сочли ее той, кем она является.

– Вдовой? – растерянно спросила я.

– Разве она выглядит как вдова? А мы как две степенные придворные дамы?

Она показала на зеркало, которое висело на стене в паре шагов от нас. В нем можно было прекрасно рассмотреть нас троих. Вглядевшись в эту картину, я нервно сглотнула. Кларисса была права. Доротея не выглядела как вдова, и в особенности не как скорбящая. Недавно овдовевшие дамы не носят отливающие серебром полумаски. Или платье карамельного цвета с вырезом, из которого едва ли не выпрыгивают груди. Да и ее прическа не слишком подходила для вдовы. Доротея уложила свои кудри в высокую башню, в которой вполне мог бы угнездиться Полидоро.

Мы с Клариссой выглядели чуточку благопристойнее, но причина этого была в основном в том, что мы накрасились в меру и сделали довольно обыкновенные прически. Кларисса заплела косы и, закрепив их лентами, уложила в своеобразную корону, оставив на свободе только несколько прядей, что делало миловидным ее худое лицо. Сама я распустила волосы, расчесала до блеска и собрала сзади с помощью двух заколок – прическа, с которой я не раз ходила в школу. От школьницы меня отличало только платье. В монастыре я этого не поняла, потому что зеркало Доротеи было слишком маленьким. А в этом королевском зеркале я красовалась почти в полный рост. Лучше всего была видна именно та часть, по которой было отчетливо ясно, что имела в виду Кларисса. Вырез моего платья был невероятно глубоким, хотя еще недавно, в монастыре, он казался мне совершенно приемлемым. Но тогда я могла посмотреть на себя только сверху и при этом едва ли замечала чудесные отсветы синего шелка на голой коже. Но теперь, когда я смотрела на себя в большое зеркало с расстояния двух метров, впечатление оказалось иным. Платье – или, точнее говоря, я в платье – выглядело совершенно непристойно, – с туго зашнурованной верхней частью и распирающей ее грудью. Где же этот проклятый желтый платок? Ах да, верно, я дала его лакею, который забирал у гостей накидки и кофты.