Волшебная книга судьбы

Это чувство ущемленности достигло апогея, когда пришлось заполнять документы на школьную поездку и, как всегда, ставить прочерк в графах, содержавших сведения об отце. Меня вдруг страшно затошнило, и пришлось выбежать вон из класса, опрокинув по дороге стул. Алиса тотчас прибежала за мной в туалет. Она поддерживала меня, отводя волосы ото рта, а меня все рвало моим отвращением и безысходностью. Она гладила меня, утешала:

– Я знаю, чем тебя рвет, Мина, это твой страх неизвестности, ты воображаешь худшее, но худшее редко бывает там, где его ждешь. Может быть, твоя мать скрывала его имя, потому что он был женат или даже знаменит? Политик? Известный спортсмен? Поди знай, это, наверное, была большая любовь, она обещала ему сохранить тайну… Я уверена, что он замечательный человек. Доказательство – ты унаследовала его гены, его кровь. Ты его дочь, и посмотри, какая ты классная.

– У меня скверный характер, я замкнутая, и во мне нет ничего интересного.

– Вот я и говорю: личность без эксцессов.

Алиса обладала даром снимать боль, даже когда несла вздор и развивала завиральные теории. Она, как никто, умела найти всему объяснение и во всем интерес. Ей удалось доказать мне, что отсутствие отца и безалаберность матери сделали меня в конечном счете более независимой и сильной.

И все же я охотно поменялась бы с ней местами, чтобы жить в теплом гнездышке с обоими родителями – пусть даже у них и есть какие-то недостатки.

* * *

Я приближалась к дому. Мне нужен был наблюдательный пункт, более незаметный, чем вчера. Автобусная остановка на другой стороне улицы показалась мне идеальным местом. Она была сложена из старых камней, с красной черепичной крышей – мало общего с остановками в моих краях, из металла и стекла, часто разбитого и всегда исцарапанного. Прикрепленный к стене резервуар для дождевой воды оказался удобным возвышением, чтобы наблюдать, что происходит за оградой.

Я ждала добрый час, прежде чем она появилась. Женщина лет сорока, блондинка, волосы сколоты небрежным узлом. Высокая, в облегающем платье и туфлях на каблуках. Очень красивая, насколько я могла судить издалека. Она открыла тяжелую дверь дома, вышла на крыльцо и окинула взглядом сад, большие деревья, пестрые цветы, привядшие клумбы.

Думала ли она об Алисе? Искала ли ее в танце листьев на ветру? Надеялась ли увидеть поданный ею знак среди лепестков?

Она вздрогнула и скрестила руки, словно прижала к себе дочь. Плакала ли она? Шептала ли ее имя?

Мне захотелось перебежать улицу, броситься к ней и сказать, что я тоже любила Алису, что она была светом, смыслом, счастьем и ее не хватает в этом мире, как легкого в грудной клетке.

Потом я вспомнила.

Никто не должен был знать, особенно она. Конечно, я могла бы ей много порассказать об Алисе. Могла бы сказать, почему и как она решила прыгнуть. Изложить ей версию фактов ее собственной дочери.

Но зачем, если я не способна была сказать главное: почему она все же прыгнула. Почему смотрела на этот поезд, не дрожа, без единого слова, тогда как я – я отступила.

Если Алиса ошибалась, если мать любила ее чистой, цельной, бескорыстной любовью, мое присутствие было бы как острый нож.

Если же Алиса говорила правду и ее мать так дорожила своим имиджем, я стану идеальной виновницей. Она первая покажет на меня пальцем, будет с пеной у рта утверждать, что я – подстрекательница, воплощение дьявола, ведь благодаря этому ей не в чем будет себя упрекнуть, разве что в том, что не уследила за знакомствами дочери, – но какая мать знает всех одноклассников своего ребенка?

Какова бы ни была гипотеза, лучше было не высовываться.

А женщина все равно ушла в дом. Прежде чем закрыть дверь, поправила растение в одном из огромных глиняных горшков, украшавших крыльцо.

Я много бы дала, чтобы зайти с ней в дом, посидеть в гостиной, посмотреть кухню и вдохнуть ее запахи, потрогать деревянные перила лестницы, зарыться носом в занавески в комнате Алисы, лечь на ее кровать. Но я, конечно, ничего этого не сделала, лишь ждала развития событий.

Около полудня дверь снова открылась, и вышла мать Алисы, одетая иначе. На этот раз на ней были брюки цвета хаки, ботинки и зеленые резиновые перчатки. Она ненадолго скрылась за домом, потом я увидела, как она подстригает секатором кусты. Она работала, пока за воротами не появилась вновь серая машина. Высунулась рука с пультом, ворота открылись, зашуршал гравий, и хлопнула дверца. Мужчина с элегантным кожаным портфелем под мышкой быстрым шагом направился к дому, жена семенила следом. Понятно, приехал домой обедать. Дом безмолвствовал около часа, потом дверь вновь распахнулась, на этот раз с грохотом. Мужчина быстро спустился по ступенькам, а женщина кричала ему вслед:

– Я не могу больше! Ты что, не видишь, что я больше не могу?

Но мужчина не обернулся, сел в машину, тронул с места, высунув руку с пультом, открыл ворота и умчался.

Женщина с яростью швырнула на ступеньки тряпку, которую держала в руке.