Но я не останавливаюсь, бегу в гостиную, достаю ключ от комнаты из левого выдвижного ящика книжного шкафа, конечно, я знаю, что вы держите его там, я не дура, я все замечаю, я не воспользовалась этим ключом, потому что я так уважала вас, я вас любила, мадам, представьте себе, я знаю, какое везение иметь такую мать, я бегу по лестнице, слышу за спиной шаги, слышу, как она окликает Без-Слез, так он тоже здесь? Значит, он бежал за мной? Наконец я у двери, вставляю ключ в засов, вот сейчас все выяснится, раз уж это нужно, чтобы убедить тебя, что я не чокнутая, не сумасшедшая, что бы тебе ни наплели, и пусть кто-то останется недоволен, пусть момент не самый удачный: я открываю дверь.
Комната почти пуста. Старенький диван, накрытый белым пледом. Письменный стол с кожаным бюваром, стул. Обои со сценами охоты. Бежевый ковер.
В углу у окна – большой сейф.
Никаких следов Алисы. Ни одежды, ни вещей. Ничего, как будто ее и не было. Ее стерли, в буквальном смысле слова. Изничтожили. Зачем они это сделали? Как можно быть такими бессердечными? К каким чудовищам я попала? О, Алиса, я начинаю тебя понимать.
Я оборачиваюсь. Они смотрят на меня, остолбенев. Я набрасываюсь на мать:
– Что вы сделали, что вы сделали с Алисой?
– Я позову полицию, – скрежещет она. – Вы хотели нас обокрасть, не так ли? Мне надо было послушаться своего чутья, а я послушалась сердца, идиотка.
– Не надо, – просит Без-Слез. – Я вам все объясню, обещаю. Сейчас я уведу ее отсюда, и мы поговорим.
У меня кружится голова. Я ничего больше не понимаю. Ничего не слышу. Долетают только обрывочные звуки. Поговорим – но о чем?
Без-Слез выволакивает меня на улицу. Я дрожу, мне все холоднее, все страшнее. Что со мной?
Он тоже дрожит. Тащит меня за руку все дальше, потом вдруг грубо встряхивает и срывается, орет:
– Алисы нет, ЕЕ НЕТ В ПРИРОДЕ!
Я совсем застыла, пытаюсь реагировать, хочу, чтобы черный занавес опустился над сценой, чтобы все это было лишь спектаклем, я хочу вернуться назад, к Алисе, чтобы она пришла мне на помощь, защитила меня, сказала им всем, что они ошибаются, но это же невозможно, Алиса умерла, а Без-Слез задыхается, требует, хочет знать, что я знаю, до какой степени я
Я куда-то соскальзываю, и тьма окутывает меня спасительным небытием.
Осколки моей истории.
Алиса. Моя Алиса.
Я очнулась в тихой комнате с огромным окном, в которое были видны желто-рыжие деревья. Я была одна, привязанная за правую руку к кровати. Я попыталась встать, но к горлу подкатила неодолимая тошнота. Понадобилось несколько минут, чтобы я смогла шевельнуться.
Последнее, что я еще помнила, было лицо Без-Слез. Его выражение, то ли испуганное, то ли растерянное. Я так устала.
Вошел мужчина, улыбнулся мне:
– Как вы себя чувствуете, Мина?
Как вы хотите, чтобы я себя чувствовала? Я лежу здесь, потому что, кажется, сошла с ума. Надо думать, он был прав, заведующий учебной частью. Иначе зачем бы меня поместили сюда?
– Вы не сумасшедшая, – говорит мужчина, продолжая улыбаться.
Да? Вы, может быть, просто не в курсе, доктор. Без-Слез сжалился надо мной и скрыл правду. Он сбагрил меня сюда, не уточнив, что я мифоманка, выдумщица, опасная извращенка. И вообще, если я не сумасшедшая, почему меня привязали к кровати?
Для вашего же блага, и только. Вы были так слабы. Изнурены. Могли упасть. И потом, буду с вами откровенен – потому что нам с вами предстоит сотрудничество, – нельзя было рисковать, что вы уйдете от нас, прежде чем мы все проясним. Вы прошли такой путь, было бы жаль, если бы это оказалось впустую.
Мы с вами вместе сложим кусочки пазла. Детство, конечно же, и все остальное. Тяготы и удары. Пули в спину. Неудачи и разочарования.
Мы отделим не правду от лжи – вопрос не в этом, – но главное от лишнего. Вы увидите, что скоро вам станет лучше. Потому что, повторяю вам, Мина, вы не сумасшедшая. В крайнем случае – большой ребенок: именно дети обычно выдумывают себе несуществующего друга, когда действительность слишком тягостна и им не с кем ее разделить.
Этот друг помогает им найти силы, когда они думают, что все потеряно.
Он подсказывает то, что им необходимо услышать, но что они сами не способны сформулировать.
Он излечивает от чувства вины и от всех несправедливостей.
К нему взывают, как к последней надежде, когда нет выхода.
Он – единственный, кто может спасти вам жизнь.
Ему кроят историю по мерке – по нашей мерке. Он – наша поддержка и опора. Он учит нас тому, что мы должны знать. Помогает нам правильно видеть. Появляется в нужный момент, никогда не подводит, ведет нас в верном направлении, показывает нам, что есть в нас прекрасного. А потом, если он хорошо нам послужил, мы перестаем в нем нуждаться.
Тогда мы его устраняем. Стираем с волшебной доски.