Волшебная мелодия Орфея

Зато после похорон, когда всем явно было не до него, он воспользовался случаем и отправился к старой Бригитте. До ее пещеры было два часа быстрой ходьбы. Пока дошел, запыхался. Старая колдунья была у себя. Одетая в простой балахон из грязно-серого льна с накинутой на плечи шкурой волка, она сидела под подвешенной над входом головой быка с круглым диском между рогами и толкла что-то в небольшой ступке. На стенах сушились пучки лечебных трав, в банках копошились насекомые, квакали лягушки, а в клетке на задних лапках сидели две невероятно огромные черные крысы и рассматривали Бернара черными злобными бусинками. Бригитта подняла косматую голову и вопросительно посмотрела на пришельца. В ее взгляде не было ни удивления, ни вопроса. У санитарного брата возникло противное впечатление, что она прекрасно знала, зачем он пришел.

– Говори, – коротко приказала она, – мне некогда.

– Скажи, возможно ли убить человека, не притрагиваясь к нему и без яда?

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Не могу объяснить одну смерть в моем аббатстве. Человек умер, а никакого следа ни болезни, ни яда найти мне не удалось.

– Опиши мне, что ты видел.

Бернар подробно, стараясь не упустить ни единой, самой мельчайшей детали стал пересказывать виденное. Старая колдунья слушала внимательно, и по мере рассказа ее лицо мрачнело.

– Мне это заклятие неведомо. Но твоего ученого мужа убили, это точно, – уставившись в одну точку, произнесла она, словно размышляя, потом потребовала: – Дай руку.

Бернар нехотя протянул правую руку.

– Не эту, другую, ту, что от сердца, – потребовала целительница.

Санитарный брат исправился, подал левую. Она вцепилась в нее с неожиданной силой. Пальцы ее, несмотря на пробирающий до костей холод, были горячими и сухими. Бернару было не по себе, ему внезапно стало жарко, дыхание перехватило, и сердце забилось короткими, резкими ударами. Ему уже было трудно стоять, ноги стали подкашиваться, но в этот момент Бригитта так же неожиданно отпустила руку и выпрямилась.

– Твоего человека убила не магическая сила, а любовь человеческая. Любовь, ставшая ненавистью. А сила у любви этой большая, любым человеком, да и не только, всем миром овладеть можно!

Потом она забормотала что-то нечленораздельное, следом подняла на Бернара неожиданно ясный взгляд:

– Зачем тебе знать, отчего умер твой гость?

– Убийство – величайший грех и не должно оставаться ненаказанным, иначе тень этого греха падет на наше аббатство и запятнает его до конца времен!