Волшебная мелодия Орфея

Все замерли, о соперничестве аббата и приора знали все, но такой прямой атаки никто не ожидал. Петр Достопочтенный стоял спокойно, даже бровь не поднял. У него был вид совершенно стороннего наблюдателя. Наконец аббат прервал затянувшееся молчание:

– Я понимаю тебя, Бенедикт. Случившиеся события трагичны и способны посеять смуту и недоверие в душах наших. И ты прав, только молитвой мы можем укрепить наше мужество, победить неверие и обрести заново силу, которую недруги рода человеческого пытаются у нас отнять. Именно молитвой и единством сильно наше братство! Не так ли, Бенедикт?

Приор стоял с полуоткрытым ртом, глаза метали молнии, но настоятель в который раз хладнокровно продемонстрировал собственное превосходство, и Бенедикту ничего не оставалось, как только перевести разговор на другую тему. Братья торжествовали, приора в монастыре не любили. Он был заносчивым, чванливым, относился к абсолютному большинству с презрением отпрыска знатного рода.

– И еще я хотел обратить внимание нашего собрания на тот факт, что брат келарь совершенно неразумно раздает наши запасы окружающей нищете. Конечно, мы должны выводить этих виланов на истинный путь, но молитвой, а заботиться о хлебе насущном – это их забота.

– Тебя это беспокоит, наши запасы настолько истощились? – спросил аббат, поглядывая в сторону брата келаря.

– Год был неурожайным, и я всего лишь помогаю этим несчастным дотянуть до весны. Это наш долг – помогать страждущим! – возразил келарь, не без вызова уставившись на приора.

– Мы отказываем себе во всем, не можем позволить себе приобрести редкие рукописи, забываем о самом важном: боговдохновенном просвещении! Ибо именно в этом состоит наша миссия, а вовсе не в наполнении живота этой голи перекатной!

Голос Петра Достопочтенного был наполнен иронией:

– Рассуждаешь ты, брат, многоумно и велоречиво, и я могу понять твое беспокойство. Только за всеми нашими заботами о боговдохновенном просвещении не забывай, что, прежде чем заботиться о столь прекрасных материях, нужно позаботиться о хлебе насущном. Человек не сможет внимать нашим чудесным размышлениям, если он просто-напросто голоден. А у пустого живота одна забота: как живот этот наполнить, а на более высокие побуждения сил просто-напросто не остается. А так как мы не способны накормить всех страждущих семи хлебами, то должны делать все возможное, а все остальное не в счет. Спасенные жизни стоят большего, чем даже самые редкие рукописи!