Волшебная сказка Нью-Йорка

— Вот не ждала от этакой дыры. Интересно, скоро сюда доберется цивилизация. Эй, похоже мои слова задели ваши чувства.

— О нет.

— Чего уж там нет.

— Я вырос в Бронксе.

— Шутите. Смотрите-ка. Снова лес. В точности как вы сказали.

— А на кладбище имеется озеро с утками.

— Шутите.

Вьющейся по лесу дорогой кортеж взбирается по холму. Лишенный цепей серый лимузин оскальзывается на льду. Сзади идут еще две машины. Белые клубы выхлопных газов вырываются из-под катафалка. В котором Элен и я, в котором мы ожидали на перекрестках зеленого света. Посреди моего родного, романтического Бронкса. Я был мальчишкой только что из Бруклина, новичком в этих местах, оказавшимся вдруг на улице. Подружился с пареньком по имени Билли, у которого только что умерла мать. Он все упрашивал меня. Опробовать боксерские перчатки, которые ему подарили на Рождество. Его отец, сидя в последнем ряду, наблюдал, как мы скачем по рингу. Я думал, горе не позволит ему драться по-настоящему, а он отмутузил меня до икоты.

— Что это там, Корнелиус.

— Последняя станция городской железной дороги.

— А вон, где «Викки» написано, бар?

— Да.

Миссис Соурпюсс достает из черной блестящей сумочки новенькую, еще хрустящую десятидолларовую бумажку. Приподняв брови, берет микрофон и приказывает Глену затормозить. Катафалк едет дальше, пересекая широкую авеню, две машины следуют за ним. Человек в серой форме знаком велит им остановиться сразу за воротами.

— Корнелиус, голубчик, окажите великую милость, купите мне бутылку виски.

— Разумеется, конечно. Какой-нибудь определенный сорт.

— Канадского.

Вступаю под крышу населенного призраками строения. Сколько раз я сходил здесь с поезда или садился в него, в самом конце линии — или в начале, если вы направляетесь в город. Бармен с засученными рукавами. Коммивояжеры, сгорбившиеся в круглом баре над выпивкой. Звон бубенцов из музыкального автомата, сани мчатся по снегу. Кто-то из посетителей говорит, вот что нам и вправду понадобится, если через час эта штука не кончится.

Снаружи снег повалил еще гуще. Провисшие телефонные провода над уходящей на север аллее. Черная высокая железная изгородь по другую сторону улицы. А за ней кровли громадных мраморных мавзолеев. Есть и гранитные, серые. Ели, заиндивевшие клены, дубы и буки. Вся смерть, какая там есть, надежно укрыта. Холодно, бело, одиноко. Миссис Соурпюсс открывает стеклянный шкафчик.

— Выпейте немного, Корнелиус, нас ожидает зверский холод.

— Нет, спасибо. Не могу, пока я на службе.

— Вы называете это службой.

— Нет.

— Ну так глотните немного.

— Я думаю, все же не стоит.

— Ну будьте лапушкой. Вы же не ждете, что я буду сидеть, проливая слезы.

— Я полагаю, что одни горюют больше, другие меньше.

— Да идите вы. Большинство радо-радешенько. Если не ребенка хоронят.

— Вот сдача.

— Оставьте себе, она ваша.

— Прошу прощения, но я не могу ее принять.

— Знаете, еще минута и я вам медаль повешу на грудь. Такой вы, черт побери, замечательный. Возьмите.

— Ну хорошо, большое спасибо.

— Было бы о чем говорить. Ради чего же я замуж-то выходила. Ну, за встречу.

Фанни основательно отхлебывает виски, глотает так, что кадык ходит вверх-вниз. А мне не терпится снова увидеть ее ноги в черных чулках. Вайн не сказал ни слова о чаевых. Как о части того, что составляет мой фантастический оклад жалованья. Если прибегнуть к старомодному обороту. Бросить их Вайну, дабы он еще пуще уверовал в могущество своего красноречия. Фани достало двух фраз и гаргантюанской щедрости, чтобы избавить меня от пожизненного самоуважения. Почти на семь долларов богаче. Хватит, чтобы купить шипучки и груду сосисок и кататься целый день на пароме, да еще и на пиццу останется.

— Корнелиус, вы ведь сильный, правда. Не позволяйте никому прикоснуться ко мне.

Теперь она хочет знать, похож ли я на Самсона. Глен на переднем сидении опять ухмыляется. Думает, что уже все насквозь знает. Как он сейчас подвезет нас к дверям мавзолея Соурпюссов. Давя встречных покойников. Как замельтешат перед ним служители. И как он даст мне возможность отойти в сторонку и пересчитать деньги.

— Я была замужем за футболистом, Корнелиус. Он мог держать меня над головой на одной ладони. Но не мог и гроша заработать. Плакал, как дитя, когда я его бросила. И вроде как немного повредился в уме. Пытался убить меня, когда я отказалась вернуться. Если он ждет где-нибудь здесь, дайте ему как следует, ладно.

Дорога вьется, спадая и поднимаясь, перебирая вид за видом. Проезжаем статую мальчика, сидящего на скамье, скрестив ноги в бриджах. С красной гвоздикой в руке. Я был одет точно так же, когда проиграл мой первый бой. Меня за тупость оставили на второй год. И я решил что смогу побить второго по силе малого в классе. А у него оказались под свитером книги, о которые я только кулаки отбил. Вколотил меня в живую изгородь, так что я даже расплакался. Теперь вот миссис Соурпюсс желает, чтобы я звезданул по чугунной челюсти какого-то здоровенного живоглота.

— Скажу вам правду, миссис Соурпюсс. Я очень силен. Но этот ваш первый муж.

— Второй.