Волшебная сказка Нью-Йорка

Холодный мглистый интерьер. Запах цемента и штукатурки. Едва не ответил миссис Соурпюсс. Что она — первый клиент, с которым я познакомился. Она неподвижно стоит рядом со мной. Пока вокруг потеснее сбиваются люди. У рослого бородача в черной рясе оказался с собой небольшой алтарь. В витражных окнах коленопреклоненные ангелицы с венками. Под одной написано «Pax Vobiscum». Все, что мне следует сделать, это восстановить членство в атлетическом клубе, где меня когда-то научили махать кулаками, и поскорее вернуть себе прежнюю форму. Трагедиям свойственно случаться так же нежданно, как часам останавливаться именно в тот самый миг, когда ты на них поглядишь. Тут-то и ударяет гонг, и ты основательно получаешь по морде, и начинается раунд. Выходи и дерись. Особенно приветствуются удары ниже пояса. Так что ничьим яйцам у нас спокойно повисеть не дают. Мои так и вообще раскачиваются в благоговейном трепете. Свисая с очень крутого рога. Восставшего в честь Фанни.

С потемневших небес по-прежнему сыплются хлопья. По дорогам кладбища ползут снегоочистители. Мистера Соурпюсса в его водонепроницаемом, со свинцовыми швами гробу поднимают, чтобы навек упокоить под огромной плитой розоватого мрамора. Пока иммигранты бормочут молитвы. А мы спускаемся по ступеням. Кто-то хлопает меня по плечу. На правой руке сам собою сжимается кулак. Самое верное — двинуть эту орясину Вилли по корпусу так, чтобы из него пыль полетела. Поразительно, до чего я, оказывается, храбрый. Впрочем это был Чарли, негромко и грустно спросивший меня, поеду ли я назад в катафалке. Я ответил да. Миссис Соурпюсс ответила нет. И утянула меня, закостеневшего, в свою машину. Где пальчиками сжала мое колено.

— Ах вы, бедный мальчик. Давайте я вам руки разотру.

И бедный старый Чарли. В карих глазах которого достаточно горя, чтобы открыть ссудную кассу печалей. Остался раздавать чаевые, между тем как мы отчалили. И не торопясь, покатили по петлистым дорожкам. Снабдить один из этих мавзолеев кроватью и очагом, хорошая бы вышла квартирка. При том, что на ночь ворота здесь запираются, можно было бы выходить гулять по вечерней тиши. В валенках. В окружении красоты. Вдали от квартирных хозяек. Резать коньками лед замерзшего озера. Избегая лишь проруби посередке, вкруг которой замерли утки и гуси. Каменный мостик. Синяя сойка, заверещав, взлетает на ветку дерева. Там, за участком небольших надгробий просвечивает сквозь изгородь красный фасад пожарного депо. Судя по его виду, внутри тепло и уютно. А если пройти мимо старых могил вон по той аллее, как раз попадешь туда, где я старшеклассником стриг летом траву. И казался себе парикмахером, ровняющим зеленые волосы, что выросли сразу у всех мертвецов.

— Миссис Соурпюсс, если вы остановитесь здесь, я смогу сесть на поезд.

— Разве вы не собирались остаться со мной.

— Ну, я же не знаю, куда вы направляетесь. Да и у мистера Вайна наверное есть для меня какое-нибудь занятие в городе.

— Со жмуриками.

— Это слово у нас не в ходу.

— У нас. У кого это у нас.

— Ну, у мистера Вайна. И видимо, у меня. Мы предпочитаем использовать слово «усопший» вне студии и слово «тело» внутри.

— И видимо, у меня. Как вы это сказали. Обожаю ваш выговор. И видимо, у меня. Глотните-ка виски, Корнелиус. Я просто подшучиваю над вами. У вас едва ли не самое привлекательное и невинное лицо, какое я видела в жизни.

— Я не столь уж невинен.

— Ну давайте, глотните. Тут как раз на глоток и осталось. Вам случается хоть изредка расслабиться, поразвлечься. Вы так ужасно серьезны. Надо же и веселиться время от времени.

— Видите ли, у меня очень много неприятностей.

— Ради бога, да у кого же их нет. У всех свои неприятности. Возьмите меня. У меня только что муж в ящик сыграл. Что тут можно поделать. Приходится с этим мириться. Ладно. Глен, тормози.

Останавливаемся на мосту. Под которым проходит поезд, льется поток машин, и течет река Бронкс. Миссис Соурпюсс, звякая бутылкой о край стакана, выливает последнюю каплю. Остальное, должно быть, выдул сукин сын Глен. Дотянулся сквозь сдвижное окошко и пару раз хлебанул. А теперь опять проезжается по мне пакостным взглядом. Пока мы стоим. Запарковавшись напротив станции. Из которой сквозь амбразуру доносится: Нью-Йоркский Центральный. Южное направление. Снизу подлетают, качаясь, крыши вагонов. Поезд мчит в Коннектикут. Возвращая отцов к их маленьким семьям. Жалобно стонущим про все самое лучшее. Что можно купить за деньги. Я пересек океан, возвращаясь к этой глухой человечьей стене. И боюсь взглянуть людям в глаза. Или высечь искру сочувствия из их замороженных лиц. В ужасе перед кем-то, кто ткнет в меня пальцем и скажет, виновен. Ибо думает. Что вся эта проклятая богом система до краев налита дерьмом.

— Вы же без пальто, Корнелиус. Замерзнете до смерти.

— Там есть зал ожидания.

— Так ведь метель.

— Поезда ходят.

— А посмотрите там, на холме симпатичная уютная забегаловка. Пойдемте туда. Умираю, как хочется сандвича с курицей. Позвоните оттуда мистеру Вайну. У вас же обед бывает.

— Нет.