Волшебная сказка Томми

— Да, Томми, малыш, ты растешь, — сказал Бобби и подошел, чтобы меня обнять. Но мне почему-то стало неприятно. Было во всем этом что-то неправильное. Какой-то оттенок отеческой снисходительности. Как будто был некий секрет или некая хитрость, которую я не сумел разгадать и поэтому не оправдал возложенных на меня ожиданий, и все изменилось буквально в одно мгновение, и мне уже не хотелось, чтобы Сейди и Бобби сейчас были рядом, их присутствие не утешало, а наоборот — раздражало, и мне было неловко и стыдно, и мне хотелось лишь одного: чтобы меня оставили в покое. С меня и так на сегодня достаточно. Более чем.

— Отойди от меня! — крикнул я, может быть, чересчур громко. Наверное, не стоило этого делать. Как чуть раньше не стоило грохать бутылкой — кстати, теперь уже почти пустой — о стол. — И не надо со мной обращаться как с маленьким мальчиком. А то я вроде как сдал все экзамены на пятерки, и теперь вы меня похвалили. «Какой молодец!» Только если вы вдруг не заметили — это не школа. Это жизнь. Моя жизнь.

Блин, неужели я так сказал?! Это жизнь. Моя жизнь. Что опять на меня нашло?

(Похоже, я снова переключаюсь в режим «мыльных опер». Для полноты картины не хватает лишь загорелой эффектной дамочки средних лет, увешанной золотом, в пиджаке с подкладными плечами и в больших темных очках, которая выйдет из шкафа и скажет: «Томас, я знаю, ты думал, что я умерла. Но я выжила после той страшной аварии на канатной дороге в Аспене и начала новую жизнь в Лихтенштейне с моим пуэрто-риканским любовником Раулем. Да, это я. Твоя мама».)

Бобби и Сейди ошеломленно таращились на меня, не зная, что говорить. Похоже, они действительно испугались — и особенно Сейди. Они ни разу не видели меня таким. Я сам ни разу не видел себя таким. Видимо, это была запоздалая реакция на все сегодняшние события. Остаточные толчки после основного землетрясения, когда Чарли сперва на меня наорал, а потом попросту выебал, по-другому не скажешь, и еще Индия — да, не забудьте про Индию, — и мне еще предстоит говорить о ней с Сейди и Бобби, и не сказать, чтобы мне очень хотелось поднимать эту тему, но ведь придется, причем очень скоро.

— Томми, ты успокойся. Все хорошо, — сказал Бобби. Вообще-то Бобби прекрасно справляется с подобными кризисными ситуациями, когда надо срочно угомонить распсиховавшихся истеричных товарищей. Я не раз наблюдал, как он общается с Сейди во время ее ежемесячных приступов беспричинных психозов, подогреваемых, судя по всему, маринованными огурчиками. Но, как выяснилось, в приложении ко мне лично его поразительное умение усмирять неврастеников в период обострения вызывало лишь крайнее раздражение. Вплоть до того, что мне хотелось его ударить.

— Нет, не все хорошо! — Теперь я уже наполовину кричал, наполовину рыдал. — Я себе очень не нравлюсь в последнее время!

Опаньки, это уже что-то новенькое. Я-то думал, что мне не нравятся все остальные. Это было какое-то сюрреалистическое переживание: услышать правду из собственных уст, причем у меня было стойкое ощущение, что ее произнес кто-то другой. Кто угодно, но только не я. Как будто кто-то вселился в меня и использует мой голос для декларации собственных взглядов от моего имени. Единственное, что утешало: этот кто-то говорил интересные и в общем-то верные вещи, и я подумал, что надо дослушать его до конца.

— Мне где-то даже немножко страшно. Со мной столько всего происходит в последнее время, и я совсем себя не берегу, ну, как будто мне все равно, что со мной будет, и теперь еще эта фигня с Чарли и Финном... хотя в итоге все получилось классно... — На слове «классно» я безотчетно повысил голос, и голос сорвался почти на визг. Сейди поморщилась, а Бобби поднес палец к губам и прошептал: «Тс-с». Я еле сдержался, чтобы не врезать ему по роже.

— Мне и так очень хреново... а теперь еще вы на меня накинулись... типа мне мало...

— Томми, солнце, пожалуйста...

— Мы просто пытались...

Я продолжал, не давая им вставить слово:

— Вы говорите, что мне надо быть более ответственным, что мне надо подумать о Финне. Вы правы, да! И я сам это знаю! — Мне опять не хватало воздуха. Пришлось сделать паузу, чтобы отдышаться, а заодно и прикончить вино. — Просто мне неприятно, что вы тоже считаете меня безответственным мудаком! — Все, пиздец. Я сорвался. Меня трясло, я никак не мог успокоиться. У меня подкосились ноги, и я сам не понял, что произошло, но уже в следующую секунду я лежал на полу, и бился в истерике, и безутешно рыдал.

Сейди с Бобби бросились ко мне и принялись утешать — этакая импровизированная команда сострадательных телепузиков, искренне верящих, что дружеские объятия прогонят любую беду, — но я замкнулся в себе, как моллюск в своей раковине. Я не хотел, чтобы меня кто-то трогал. И в прямом, и в переносном смысле. Но, разумеется, хватило меня ненадолго. Потому что один я бы не справился. Столько всего в один день — для меня это было слишком.