— Ни хрена себе. Примадонна, выходит, вовсю коксует.
Десять минут спустя
В баре по-прежнему было полно народу. Когда мы вошли, толкнув двери областью гениталий (когда тебя тащит с наркотиков, даже самые идиотские действия кажутся прикольными и смешными), меня как будто накрыло волной гулких звуков, и мне сразу вспомнились школьные походы в бассейн еще в мою бытность бойскаутом, когда у нас были соревнования, и зрители все как один вопили что есть мочи, и эхо их голосов, сливавшихся друг с другом, носилось в пространстве, отражаясь от кафельных стен.
Блин! Хороший у примадонны кокс!
Сейди, естественно, решила его прикарманить. Потому что (а) всем известно, что, когда дело касается наркоты, в действие вступает принцип «было ничье — стало мое», и (b) вряд ли примадонна закатит скандал и примется выяснять, кто украл у нее кокаин, верно?
Мы остановились на полпути к стойке, и нам тут же стало подгонно и стремно. Нам казалось, что все на нас смотрят, и так оно объективно и было: мы картинно вломились в бар (распахнув двери интимным местом, напоминаю на всякий случай), крича и смеясь, потом вдруг застыли, как два столба, посреди бара, переглянулись в более чем очевидной манере клинических параноиков, разом умолкли — и так и стояли, характерно шмыгая носом и нервно растирая пальцами область вокруг ноздрей. С тем же успехом мы могли бы войти с плакатом: «Мы только что были в сортире и занюхали кокса!»
Бобби по-прежнему беседовал со страстным любителем абажуров и, разумеется, обернулся к нам вместе со всеми, кто был в баре. Он выразительно приподнял бровь и тут же отвел взгляд, как-то уж слишком поспешно — так что даже на пике забойного прихода я все-таки сообразил, что вот прямо сейчас Бобби будет не рад, если мы с Сейди к нему подойдем с целью активно общаться. Ноги уже ощутимо покалывало. В горле стоял льдистый привкус кокаина, и это было волшебно.
— Давай быстро к стойке. Сядем там, как приличные люди, поболтаем с той девочкой, которую ты собирался трахнуть, — сказала Сейди. Вообще-то она могла бы высказаться и потише, но мне понравилось, что она взяла на себя контроль над ситуацией. Тем более что нам надо было уже что-то делать. У меня было стойкое ощущение, что мы стоим посреди бара уже целую вечность. Бобби потом говорил, что мы зависали совсем недолго и что он слышал лишь пару слов из реплики Сейди, но его вряд ли можно считать наблюдательным очевидцем с претензией на объективность: в тот момент его волновало совсем другое, а именно — как бы вернее залезть в трусы лысого Майка.
Как бы там ни было, нам повезло, и у бара нашлось два свободных табурета. Мы взгромоздились на них и принялись гнать. Да, мы именно гнали. По-другому не скажешь. Я начал первым.
Гон от Томми
Господи, Сейди, а ничего так продукт. Неслабый. У меня в горле такой привкус... как будто там сладкий лед, и все такое замерзшее. У тебя тоже? Да? Обожаю это ощущение. А ты? Ну, когда тебе кажется, что будет не очень, и ты слегка подгоняешься, переживаешь... а потом, когда грянет, ты вдруг врубаешься... и все не так плохо... даже очень неплохо, и вот тогда ты понимаешь, что это ВООБЩЕ ОФИГИТЕЛЬНОЕ ОЩУЩЕНИЕ! Только пока непонятно, оно офигительное потому, что ты ждешь чего-то такого... странного... или оно офигительно само по себе. Как раньше. Как всегда. Понимаешь, о чем я? Когда тебя вдруг прошибает, но ты еще сомневаешься... и ждешь чего-то не очень приятного, и боишься, что все онемеет или случится какой-нибудь спазм, и ты начнешь задыхаться... и настраиваешься на худшее... но все замечательно, все не так плохо, как ты опасался. И тебе так хорошо, так хорошо... Сейди, с тобой не бывает такого? Ха-ха. Я тут вспомнил один прикол. Чарли как-то спросил, причем на полном серьезе: «Когда ты кому-то отсасываешь в первый раз, ты не делаешь вид, что давишься? Ну, типа из вежливости».