Волшебная зима

Им больше нравилось сидеть и болтать о том, как было прежде, пока не явилась Ледяная дева и не кончилась еда. Они рассказывали друг другу о том, какой мебелью обставляли они свои дома, и с кем они были в родстве, и с кем дружили, и как ужасно было, когда явилась великая лютая стужа и все переменилось.

Они жались ближе к печке и слушали друг друга, пока не наступал наконец их черед рассказывать.

Муми-тролль видел, что Хемуль становится все более и более одинок.

«Надо сделать так, чтобы он ушел прежде, чем сам это поймет, — думал Муми-тролль. — И прежде, чем кончится варенье!»

Но не так-то просто было найти повод избавиться от Хемуля, повод, который был бы и надежным и приличным.

Иногда Хемуль съезжал вниз к морю и пытался выманить пса Юнка из купальни. Но Юнку вовсе не хотелось ходить на лыжах по холмам, не интересовали его и сани, в которые запрягают собак. Ночью он все больше времени проводил под открытым небом и выл на луну, а днем хотел спать и клевал носом.

В конце концов Хемуль, отставив лыжные палки в сторону, умоляюще сказал:

— Я ужасно люблю собак. Я всегда мечтал о собственной собаке, которая бы тоже любила меня. Почему ты не хочешь поиграть со мной?

— Да я и сам не знаю, — пробормотал, краснея, Юнк.

И как можно скорей снова шмыгнул в купальню, где так хорошо мечталось о волках.

Вот с кем бы ему хотелось поиграть! Какое великое счастье было бы охотиться вместе с волками, следовать за ними повсюду, делать все, что делают они, исполнять все их желания. И мало-помалу он бы одичал и стал таким же вольным, как они.

Каждую ночь, когда лунный свет мерцал в ледяных цветах и разводах оконных стекол, Юнк просыпался в купальне и садился, прислушиваясь. И каждую ночь, надвинув шапчонку на уши, он неслышно прокрадывался из купальни на берег.

Он всегда шел одной и той же дорогой, пересекал берег, поднимался на горный склон и брел на юг в лес. Он заходил так далеко, что лес редел и он мог заглянуть в глубину Пустынных гор. Там Юнк садился в снег и ждал до тех пор, пока не раздавался волчий вой. Иногда волки были очень далеко, иногда ближе. Но выли они почти каждую ночь.

И всякий раз, услышав их, Юнк задирал морду вверх и выл им в ответ.

На утренней заре он снова тайком пробирался домой, в купальню, заползал в шкаф и спал.

Однажды Туу-тикки, взглянув на него, сказала:

— Так ты никогда их не забудешь.

— А я не желаю их забывать, — ответил Юнк. — Потому-то я и хожу туда.

Довольно странно вела себя самая робкая из всех гостей долины, крошка Саломея, которая и вправду любила Хемуля. Она жила в постоянной надежде еще и еще раз услышать звуки рога. Но, к сожалению, Хемуль был такой огромный и так всегда спешил, что никогда не замечал ее.

Как она ни торопилась подбежать к нему, Хемуль всегда уезжал на лыжах раньше, и если она иной раз успевала подойти к нему, когда он начинал трубить в рог, то рог тут же смолкал и Хемуль принимался за что-нибудь новенькое.

Несколько раз крошка Саломея пыталась объяснить Хемулю, что она от него в восторге. Но она была слишком застенчива и деликатна, а Хемуль никогда не умел слушать как следует.

Так что ничего серьезного ей так и не удалось ему сказать.

Однажды ночью крошка Саломея проснулась в трамвайчике из пенки, где на задней платформе она устроила себе постельку. Спать там рядом с пуговицами и английскими булавками, которыми семья муми-троллей в течение долгого времени наполняла трамвайчик — лучшее украшение своей гостиной, — было не очень-то удобно. А крошка Саломея, естественно, была слишком щепетильна, чтобы выбросить из трамвайчика то, что ей мешало.

И вот однажды ночью она услыхала, как Туу-тикки и Муми-тролль разговаривают внизу, под креслом-качалкой, и тотчас поняла, что речь идет о ее любимом Хемуле.

— Так дальше невозможно, — произнес в темноте голос Туу-тикки. — Нам нужно снова вернуть покой. С тех пор как он начал трубить в свой рог, мои мышки-музыканты отказываются играть на флейтах. А большинство моих друзей-невидимок перебрались на север. Все гости долины волнуются, они простудились, сидя целый день подо льдом. А Юнк прячется в шкафу до самой темноты. Кто-то должен сказать Хемулю, чтобы он уходил.

— Я не решаюсь это сделать, — сказал Муми-тролль. — Он так уверен в том, что мы его любим.

— Тогда нужно обманом заставить его уйти, — посоветовала Туу-тикки. — Скажи ему, что холмы в Пустынных горах — гораздо выше и лучше, чем здесь.

— Но там ведь нет холмов, где можно кататься на лыжах, — укоризненно возразил Муми-тролль. — Там одни лишь пропасти да зубчатые скалы, даже не покрытые снегом.

Крошка Саломея задрожала, слезы выступили у нее на глазах.

— Хемуль нигде не пропадет, — продолжала Туу-тикки. — Неужели лучше ждать того часа, когда он сам поймет, что мы его не любим. Сам посуди.

— Послушай, а может, ты сама скажешь ему обо всем? — жалобно попросил Муми-тролль.

— Он ведь живет в твоем саду, — ответила Туу-тикки. — Освободи от него сад. Всем станет лучше. И ему тоже.

Потом разговор стих, и Туу-тикки вылезла в окошко.