Волшебник Хуливуда

Этот возглас заставил уже отправившегося было восвояси Свистуна обернуться. Послышался шорох десятки, которую по полу пропихнули в коридор из-под двери.

– Если вы сходите за бутылкой на эту десятку, мы с вами сможем еще потолковать. И, может быть, я расскажу вам кое-что, о чем вы не догадались спросить, потому что и не подумали, будто мне это известно.

Свистун подобрал с полу десятку.

– Что вы любите? – спросил он.

– А вы?

– Я уже давно завязал.

– Тогда водку. Она отлично идет практически под все, что угодно.

– А где мне…

– От ворот направо, до угла и потом снова направо. Там есть магазинчик. А на обратном пути просто войдите в квартиру. Я оставлю дверь открытой.

Свистун прогулялся за бутылкой и через двадцать минут вновь оказался у двери. Та оказалась открыта, как и пообещал управляющий.

В квартире стоял сладковатый и вместе с тем пряный запах.

Управляющий – или, как он теперь понял, управляющая – находилась во второй комнате. Она пела. Она пела ту же самую песню, которая приснилась ему нынче ночью.

– "И чудеса, и чудеса его любви", – пела она. Услышав его шаги по паркету, она сразу же прервала пение.

– Сюда, – окликнула она. – Направо. Короткий коридор раздваивался. Одна дверь вела на кухню, а другая – в гостиную.

На окнах были занавесочки, на голом сосновом столе стояла большая банка из-под майонеза, а в ней – цветы. Прямо рядом с цветами в пятне солнечного света пригрелась белая кошка. Она поглядела на вошедшего с чисто кошачьим презрением, глаза у нее были зелеными, как бутылочное стекло, затем дважды моргнула, закрыла глаза и погрузилась в дремоту.

Так дело обстояло на кухне. В гостиной же на окнах были тяжелые зеленые шторы. Такие держат, если комната выходит на восток, чтобы не выцвели ковры. Свистуну показалось, будто он попал в подводное царство, сам воздух был здесь плотный, как вода.

Шесть или семь кошек лежали или сидели на стульях и на книжных полках. Та, что покоилась на коленях у женщины, сидящей в дальнем конце комнаты, была черной и посмотрела она на Свистуна настороженно.

Женщина в темно-зеленом с атласной оторочкой халате казалась каменным изваянием. Руки ее, насколько можно было судить в таком освещении, были красивы – и оставались красивыми до сих пор. Из-под халата выпячивалась и отчасти торчала наружу огромная грудь. Голова и лицо были обмотаны шарфом, лишь глаза оставались открытыми.

– У меня есть немного виски, немного апельсинового сока и тоник, на случай, если вы передумаете, – сказала она.

– Что мне для вас сделать? – спросил Свистун.

– Смешайте с тоником.

На полке бара, рядом с миксером, стояло дубовое ведерко с ледяными кубиками.

Свистун приготовил ей водку, а себе – тоника со льдом.

– А как называется та рождественская песенка, которую вы только что напевали?

– Ее пели в церквах во время зимнего солнцестояния задолго до того, как она стала рождественской песенкой.

Поскольку он не попросил никакого объяснения (хотя и любопытно ему было, где эту песенку подцепила Мэри Бакет), женщина рассмеялась.

Он подал ей напиток и на мгновение их пальцы соприкоснулись. Невольно он скосил глаза: груди у нее были круглыми и крепкими. Это были груди молодой женщины – или женщины, находящейся в превосходной форме.

– Сиськами я всегда славилась, – сказала она, словно перехватив его взгляд.

Он отошел, присел в кресло, сказал:

– Оно и видно.

– Кормилицы. Так я их называла. Мои кормилицы. Мужчины вовсе не любят огромные титьки – это пропаганда. Они любят такие, чтобы они, когда за них ухватишься, пружинили.

Свистун почувствовал, что краснеет. И сам удивился этому.

– Я вас удивила или, напротив, завела? Или, может, вам просто жарко?

Его реакция явно доставила ей удовольствие. Свистун, прикоснувшись к щеке, рассмеялся.

– Вот уж не ожидал. Со мной обычно этого не бывает.

– Я застигла вас врасплох. Вы зашли, ожидая встретить здесь старуху, я ведь так редко разговариваю, что практически разучилась говорить. Жирную огромную старуху с седыми нечесаными волосами. – Она высвободила из-под шарфа, которым была замотана ее голова, пышные черные волосы и распустила их по плечам. Одна прядка упала на полуобнаженную грудь. -… А тут вдруг женщина с закрытым лицом и с парой буферов, которым любая позавидует. И, к тому же, за словом на этот счет в карман не лезущая. Потому что мне нравится быть честной. Я заметила, куда вы смотрите, вот я об этом и сказала.

– Если честно, так, по-моему, вам самой захотелось, чтобы я посмотрел. Начистоту так начистоту.

– Похоже на то. Давно уже на меня мужики не пялились. И не хочется забывать, что такое когда-то имело место.

Она просунула бокал под шаль и отпила из него. Походило это на цирковой фокус.

– В вас что-то есть, – сказал Свистун.

– Ага, значит, вы это поняли? Значит, вы понимаете, что иную женщину заставляют заниматься проституцией вовсе не страсть к наркотикам, ранний пересып с родным папашкой и свирепые сутенеры?

– Нет, что-то еще.

– Вот именно. Что-то еще. Каждая женщина, у которой есть пара буферов и кое-что между ног, может завести мужика так, что он заскулит как щенок.