Волшебник Летнего сада

Через секунду юного убийцу затрясло. Нет, то был не страх, не шок от первой пролитой им человеческой крови. То вовсе был не признак слабости, но, охватившее его, невероятное, схожее с любовной эйфорией возбуждение. Это был миг, когда маленький Вацек стал вдруг большим и значимым, вершителем судеб, карателем – безжалостным и справедливым. Не зря пани Ванда так верила в него!

Перуцкий попытался закричать, позвать товарищей. Но голос отказал ему. Голоса не было, порывистый и зябкий ветер парка глушил почти беззвучный тонкий писк, вырвавшийся из гортани. Вацек присел на корточки рядом с безжизненным телом. Он пытался успокоить бьющееся о грудную клетку сердце и хоть немного перевести дух. А сзади послышались голоса. Его увидели. Товарищи, оставив опустевший Бельведер, бежали к Вацеку. А тот, счастливо улыбаясь, махал им рукой.

«Сатрап убит! Тирана нет! Молодец, Перуцкий! Герой! Перуцкий – герой!»

И все пятнадцать человек обнялись и горячо поздравили друга. А там, взбудораженные, воодушевлённые, возбуждённые донельзя, всей толпою поспешили в город, на помощь остальным участникам восстания.

Вот только не хватило духу ни у одного из них перевернуть на спину мертвое тело, так и лежавшее лицом в грязном гравие парковой дорожки. Да и зачем?

А вскоре вся Варшава поднялась, забушевала. За несколько дней столица полностью оказалась во власти повстанцев. А дальше Королевство Польское оставили все русские войска. Победа! Свобода! В столице создано национальное правительство. Великая Польша поднялась во весь рост и сбросила имперское ярмо.

Вслед за недолгой эйфорией надолго и всерьёз пришла беда.

Первой неожиданной и горькой новостью было известие о том, что цесаревич Константин Павлович жив и здоров. С помощью верного слуги он смог покинуть дворец из потайного выхода… Благополучно оставил Варшаву и пребывает в безопасном месте вместе с семьёй.

А там, на тропе Бельведерского парка, осталось тело несчастного генерала Жандра из свиты Константина, пытавшегося обмануть судьбу…

Второй, вполне ожидаемой новостью, было приближение к польским границам карательных войск русской армии. Войско Польское готовилось принять бой. И начавшееся тяжелое противостояние надолго затянулось.

Но поначалу всё опять-таки было неплохо. Вацлав Перуцкий в составе передовых отрядов участвовал в сопротивлении. Польская патриотическая армия не только с достоинством выдерживала натиск, но более того – продвигалась вперед, пьянея предчувствием возможной победы. Товарищи его стремились проявить себя героями. А он, Вацлав Перуцкий, слыл среди них настоящим героем по праву. Все, окружавшие Вацека, знали кто он таков, где был и что намеревался совершить этот отважный юноша в знаменательный день начала варшавского восстания.

…Между тем, войска противника затягивали части польской армии всё дальше от Варшавы, вглубь страны. Войско Польское, постепенно распадаясь на разрозненные соединения, теряло силы.

…В плен Вацека захватили вместе с небольшой группой товарищей во время вылазки в расположение гвардейского полка русской армии под Белостоком. Поначалу он ничем не выделялся из массы других пленных поляков и содержался совместно со всеми. Покуда его «героическое прошлое» не сослужило Вацеку дурную, даже роковую службу. Донёс, конечно, кто-то из своих, тот кто узнал его, а раньше был наслышан о прежних подвигах бывшего подхорунжего. Так, или иначе, но судьба Вацека переменилась, и вскоре, под особым сопровождением, его доставили сюда, к месту временной резиденции командующего, где заключили в одном из глубоких подвалов Бранницкого дворца.

Шли третьи, а может вторые сутки его заточения… Да – скорее всё-таки вторые, судя по визитам унтер-офицера с миской каши и кружкой кипятка, который уже четырежды заглянул к нему. Четырежды… Утром и вечером, два раза в сутки. Так значит сейчас вторые? Или всё-таки третьи?… Да и какая разница…

Ключ в дверях повернулся с невыносимым металлическим скрежетом. Вацек вскинул голову. Дверь отворилась, и вошёл уже знакомый ему гвардейский унтер. Он как-то странно крякнул и поставил перед Вацлавом большую жестяную кружку, накрытую краюхой хлеба. Вздохнул и молча вышел. Вацек приподнял кружку замерзшими руками… Тепло. Резкий, но приятный и знакомый запах ударил в ноздри. Узник осторожно глотнул темноватую жидкость… Потом не спеша допил ароматный коньяк, разбавленный подогретой водой. Потом ел свежий хлеб, стараясь не терять не крошки. Вацлав Перуцкий был не глупый, давно уже не наивный юноша. Он сознавал, что происходит, и понял, что за этим последует.

По прошествии не более получаса, дверь снова отворилась и, сопровождаемые уже знакомым Вацеку охранником, в помещение вошли трое – невысокий крепыш средних лет в мундире штабс-капитана и двое пожилых солдат. Перуцкому было приказано подняться. Он торопливо встал, но почувствовав внезапный приступ слабости, обмяк и пошатнулся. Стоявший ближе всех солдат поймал его за плечи, придержал и легонько встряхнул. Второй конвоир, взяв из рук офицера наручники, велел арестанту протянуть руки за спину…