Волшебник на пути. Последний путь чародея

— Он обычно заканчивал соглашаясь со мной. Оглядываясь на прошлое, я вынуждена сказать, что те ссоры были на самом деле его манерой объяснить мне тремя различными способами свои идеи и растолковать все причины их появления — а коль скоро я понимала, почему он хотел что–либо сделать, то всегда находила в его словах смысл. Ну, почти всегда, — поправилась она, — но в иные раз–другой я была готова не спорить с ним и предоставить ему самому выяснить, как он ошибается.

Улыбка Рода так и засияла.

— Но ты не поняла, что полюбила его.

— Да, я знала только, что он мой боевой товарищ. — Алеа нахмурясь повернулась к нему. — Вы ведь не хотите сказать, что подобное терпение может происходить только от любви!

— Нет, не всегда, — согласился Род, — но обычно. Сколько тебе потребовалось времени для понимания этого?

— Четыре года. — Взгляд Алеа снова вернулся к огню. — На самом деле это произошло всего несколько месяцев назад. Мы находились на планете, где колония выродилась в набор враждующих кланов. Вот там я и поняла — мне хочется, чтобы он обнял меня, поцеловал, и… — она покраснев оборвала фразу. — Однако я была все ещё не готова назвать это любовью. Это случилось лишь когда его младший брат… когда Грегори передал ему, что… — Тут она вспомнила, почему Род бродил в этом лесу и перефразировала то, что желала сказать. — …Что его мать больна. Он тогда сделался таким встревоженным, таким печальным и серьёзным, и я поняла, что сейчас не время затевать ссору, и я могу для него сделать только одно: сидеть тихо и ждать, когда он заговорит — а затем слушать. — Она нахмурилась, озадаченная собственным поведением. — Полагаю это был первый раз, когда я настолько встревожилась за него, что думала только о его нуждах, а не о своих — а он делал это для меня много раз! Она умолкла, глядя на огонь. Род сидел и ждал.

— Да, это было в первый раз, — повторила Алеа. — Если поразмыслить, я тогда в первый раз была уверена: он настолько занят своими переживаниями, что мне не нужно быть настороже, что я могу позволить себе быть действительно открытой с ним. Он был настолько уязвим, настолько сильно поражён, и было бы очень и очень неправильным сделать тогда что–нибудь, способное ранить его.

Род снова подождал, но она оставалась безмолвной. Наконец он сказал:

— Значит ты наконец мельком увидела его таким, каков он есть на самом деле.

— Да, — кивнула Алеа. — Внутреннего Магнуса, мальчика внутри мужчины, очень молодого мужчины, который был так тяжело ранен любовью. — Она слегка нахмурившись повернулась к Роду. — Именно поэтому я и отправилась разыскать вас — узнать, почему Алуэтта ранила его и как эта рана могла оказаться такой глубокой, что мальчик внутри него стал бояться полюбить вновь, каким бы бесстрашным мужчиной он ни сделался.

Род глядел на неё минуту с лишним, а затем закрыл глаза и кивнул.

— Есть и другие, кто достаточно хорошо знает его, чтобы ответить.

— Больше нет, — возразила Алеа. — Его братья и сестра сами так сказали. Он сильно изменился, сказали они, им теперь кажется, будто они больше не знают его.

— Но они знают, кто его ранил и почему, — мягко возразил Род.

23

— Ну, это и я знаю, — отозвалась Алеа. — Это сделала Алуэтта, но я не знаю, как она его ранила, и по–настоящему не понимаю, как она могла так глубоко поразить его. — Она мрачно нахмурилась, ощущая нарастающий гнев. — Думаю, я никогда не прощу ей этого!

— Не будь так уверенна, — призвал её Род. — Шрамы в его душе оставила не та Алуэтта, которую мы знаем, которую все ещё приходится отвлекать, не давая ей ненавидеть себя за совершенные ею преступления.

— Целиком её в этом поддерживаю, — зло бросила Алеа. — Как только Корделия и Джефри могли простить её? Как только Грегори мог влюбиться в женщину, способную сделать с человеком такое?

— Потому что у него не было особого выбора. — Род отвернулся, переведя взгляд на огонь. — Все конечно думают, будто им известно, что именно сделала Алуэтта, но Грегори был тогда слишком юн, чтобы понять. Даже Джефри этого не понял, хотя, уверен, он–то думал иначе. Но вот Корделия была достаточно взрослой и разумной. Фактически, именно она–то и помогла ему заштопать душевную рану.

— Но не станет об этом говорить — не нарушит его доверия, как сказала она мне. И это означает, что вы — единственная моя надежда узнать то, что я хочу.

— А разве он сам тебе не расскажет? — На лбу Рода пролегли морщины печали. — Было время, когда он отличался своей открытостью.

— В самом деле? — Алеа пугающе пристально заглянула Роду в глаза. — Когда он был мальчишкой? Расскажите мне о нем!

Род несколько минут смотрел на неё изучающим взглядом, а затем ностальгически улыбнулся, устремив взор куда–то вдаль.

— Он был толковым и смышлёным, хотя всегда с тем преувеличенным чувством ответственности, которое приходит с положением старшего сына…

— Должно быть и время, когда он не был старшим сыном, — поднажала Алеа. — Ведь Корделия на три года младше него, не так ли? Каким он был, когда оставался единственным ребёнком?