Волшебник на пути. Последний путь чародея

— «По моему, эти магократы не из тех, кому требуется повод», — задумчиво произнесла Незаметная, — «но думаю, даже им будет затруднительно найти основания бороться с философией до тех пор, пока та не распространится слишком широко, чтобы её удалось искоренить».

— Эту идею определённо стоит обдумать, — улыбнулась Алеа, — особенно если у этой религии будут кое–какие физические дисциплины, которые можно будет очень легко превратить в систему рукопашного боя.

— «Я бы старалась скрыть подобные аспекты», — предупредила Незаметная, — «особенно если у тебя будет искушение сделать ту философию доказывающей саму себя, заставляя всякое разное происходить как по волшебству».

— Да, любая магия будет для местных лордов основанием растоптать её, — согласилась Алеа. — Я усвоила, что все правительства зависят от монополии на насилие, а это первое из тех, о каких я когда–либо слышала, которое зависит от монополии на магию.

— «По крайней мере на крупную магию», — уточнила Незаметная. — «Небольшие фокусы пройдут незамеченными, но никак нельзя узнать, которая из мелких иллюзий докажет свою силу».

Алеа услышала, как где–то за спиной у неё заухала сова, а затем налетел порыв трепетания крыльев. Она оглянулась как раз в тот миг, когда птица изменила направление своего полёта, пронесясь над головой Алеа. Размах её крыльев достигал четырёх футов, а тело должно быть по меньшей мере восемнадцати дюймов в длину[7]. Алеа снова повернулась лицом к птице, наблюдая, как та подымается, описывая круги, используя восходящий воздушный поток от костра. Когда она исчезла в ночи, Алеа опустила взгляд, глядя на пустой лес вокруг неё, как и следовало хорошему караульному, но на поляне никого не было, кроме неё самой, её трёх спутников и их костра. Более ничего не шевелилось, и Алеа призналась самой себе, что ей очень хочется спать.

И все же в ходе полуночных размышлений ей пришла в голову неплохая идея. Караулить во вторую стражу было одиноко, но хорошо для медитации. Однако когда время шло и ничего не происходило, то возникало желание спать, и наверняка она караулила уже по меньшей мере четыре часа. Алеа поднялась и пошла разбудить Гара, с нетерпением дожидаясь возможности занять место на постели из соснового лапника. Этот здоровяк наверняка хорошо согрел для неё это ложе, даже если не сделал этой ночью ничего другого.

Проснулся он мгновенно, вскочив на ноги.

— Беда?

— Ничуточки, — заверила его Алеа. — Ничего не шелохнулось, кроме совы, которая спикировала мне на голову. Скучная ночь. Она полностью в твоём распоряжении.

* * *

Она проснулась с первыми лучами солнца, покуда молодёжь ещё спала. За первой чашкой чая она, стараясь говорить потише, рассказала Гару о своей идее:

— Мудрецы Бриганты показали нам, что философия и добрый пример могут в конце концов сработать вместо правительства.

— Да, когда комбинируются с деревенскими советами и проводятся в жизнь тайным обществом. — Улыбка Гара выглядела натянутой от иронии. — И все же, идея хороша — в обществе вроде этого она может оказаться как раз тем объединяющим лозунгом, какой нужен народу.

— А к тому времени, когда движение приобретёт достаточный размах, чтобы встревожить магов, оно уже слишком широко распространится, чтобы маги смогли остановить его, — победоносно заключила Алеа.

— Я б не был столь уверен в этом, — предостерёг её от чрезмерного оптимизма Гар. — Никогда не надо недооценивать мощь старомодного насилия. Но возможно нам удастся соединить учение с кое–какими уроками самообороны.

— Ты имеешь в виду преподавание единоборств как часть философии?

— А почему бы и нет? В конце концов, некоторые учителя утверждают, что таэквондо — это философия в действии. А если ближе к сути, то кунфу вышло из даосских монастырей, и именно эту–то философскую систему мы здесь и применим.

— А почему именно даосизм? — нахмурясь спросила Алеа. — И как мы сами узнаем о нем?

— Велим Геркаймеру распечатать копии книг и ночью сбросить их нам. Что же до того, почему даосизм, то потому, что именно даосские мудрецы выдвинули идею благодатной анархии, которую должны создать крестьяне, желающие подражать мудрецу, живущему высоко на горе в пустынной глуши. Глядя на него, им естественно захочется жить в гармонии с ближними и окружающей средой.

— Они забыли о человеческой жадности и жажде власти, — коротко рассмеялась Алеа.

— У всех нас есть свои слепые пятна, — заступился за даосов Гар, — но идеал это был благородный.

— Какой благородный идеал? Что может смыть человеческую жадность?

Собеседники подняли головы и увидели, как Майра подымается с постели из соснового лапника, а Блейз приподнялся на локте, смаргивая сон.

— Философия, — ответила Алеа, — ряд идей, подогнанных друг к другу для получения единого целого. Если в них поверит достаточно много народу, то они способны сформировать целое общество.

— В самом деле? — усомнилась Майра.