Волшебник. Набоков и счастье

На кладбище Кларенс нет ничего подобного. «Не облекай нас тонкая пленка плоти, мы бы погибли. Человек существует, лишь пока он отделен от своего окружения» . Множество могильных плит на земле – повсюду, куда ни посмотришь. Высокие деревья приветствуют меня сдержанными утренними вздохами; бледным пятном виднеется впереди безлюдная церковь, а башня замка кажется просто нарисованной на заднике сцены. Подобно потерявшейся в страшном лабиринте Алисе, я думаю, что зря проделала весь этот путь: мой поезд отходит уже через два часа и мне ни за что не отыскать его. Без всякого воодушевления я бормочу слова молитвы. Вдали мелко трепещет пара птичьих крыльев. «Череп – это шлем космического скитальца. Сиди внутри, иначе погибнешь» . Небо проясняется, на нем возникает бирюзовая полоса. Я различаю изгиб холма. Омытые солнцем могильные плиты бесшумно сияют в холоде раннего сентябрьского утра. Я оборачиваюсь и смотрю на переливчатую ширь Женевского озера, на его изящно вырезанный берег, глядящий на другой берег, который теряется где-то вдали, у горизонта. Затем, быстро сфокусировавшись на ближайшем будущем, я направляюсь к церкви и расположенному возле нее сараю. «Эй! Есть тут кто живой?» «Смерть – разоблачение, смерть – причащение» . Совсем расстроенная, я поворачиваю направо, к крематорию, и обхожу его, надеясь увидеть хоть чье-нибудь благосклонное лицо. Но никого нет. Кладбище пусто.

Бреду дальше, мимо множества мраморных плит. Я совсем рядом с ним, но чувствую, что достичь цели мне не суждено. «Слиться с ландшафтом – дело, может быть, и приятное, однако тут-то и конец нежному эго» . И вдруг совершенно неожиданно справа от себя вижу серо-голубой памятник, похожий на многие другие. («Какова же, – проносится у меня в голове мысль, – математическая вероятность того, что я могла пройти мимо столь малозаметной могилы, затерянной среди тысяч других?»)

На простом параллелепипеде я вижу надпись:

...

VLADIMIR NABOKOV

'ECRIVAIN 1899–1977

И сразу под ней:

...

V'ERA NABOKOV

1902–1991

Я склоняюсь и кладу руку на крапчатый мрамор. Я думаю о его руке, писавшей «Дар» в берлинской квартире в 1930-е годы. Думаю о сумеречных бабочках-бражниках, которых он любил ловить на приманку из коричневого сахара и рома пьянящими августовскими ночами в Америке, и о радости, охватывавшей его, когда он, зажав бабочку между большим и указательным пальцем, рассматривал ее покрытые узкими полосками крылья. Есть что-то притягательное в этом кладбище, словно здесь постоянно звучит какая-то потусторонняя, призывная и в то же время безмятежно-спокойная нота. «Не облекай нас тонкая пленка плоти…» Очень медленно, назойливо, как пульсирующая мелодия, перемешанная с образами снов, слова Набокова кружатся и кружатся в моем сознании.

...

И всегда луч луны навевает мне сны…

За несколько дней до посещения кладбища я действительно видела сон, и в нем был он. В. Н. находился так близко, что я могла бы коснуться его. Он смотрел мне в лицо. Его черты были составлены из бесчисленных фотографий, которые я разглядывала годами. Вот он стоит прямо передо мной, и его глаза наполнены озорным блеском. По-видимому, он долго бродил по горному лугу, покрытому гигантскими цветами. В руках у него огромный нелепый сачок. Картинка черно-белая. Набоков ничего не говорит, но его лицо излучает такую доброту и такую любознательность, что сновидцу поневоле передается ощущение необыкновенного счастья.