Волшебник. Набоков и счастье

В апреле 1919 года, за несколько дней до своего двадцатилетия, Владимир покинул Россию на борту перевозившего сушеные фрукты парохода, называвшегося «Надежда». Пока судно боязливо уходило в холодное синее море, отец с сыном играли на палубе в шахматы, демонстративно не обращая внимания на обстрел, который вели с берега большевики. Набоковым не разрешили сойти на берег в Константинополе, и им пришлось высадиться в Афинах. Россию Владимир больше никогда не увидит. («Тамара, Россия, глухой лес, постепенно переходящий в старинные парки… вид моей матери, опускающейся на колени, чтобы поцеловать землю, при каждом своем возвращении в деревню из города в начале лета, et la montagne et le grand chene [9] ». Детство, однажды утром вышвырнутое в море.) После Афин будут Лондон, Берлин и университет в Кембридже, где он переведет одну из самых любимых своих английских книг – «Алису в Стране Чудес», переименовав Алису в Аню. Потом опять Берлин, который он так и не полюбит, где он проживет, словно в ссылке, четырнадцать с половиной лет, так и не выучив как следует немецкий. Все эти годы он будет жить, словно привороженный северной Россией, продолжая мысленно бродить в краю серебряных берез, туманных болот и бореальных бабочек.

Отец!

Через три года после побега из России отец Набокова был убит во время неумело исполненного террористического акта, предпринятого крайне правыми монархистами. На политическом собрании либерального крыла эмиграции Владимир Дмитриевич героически встал на пути убийц, не дав им поразить свою цель, и был застрелен в начавшейся стычке. Это положило конец юности В. Н. В тот вечер в берлинской квартире Владимир читал матери вслух стихи Блока – те, в которых Флоренция уподобляется «дымчатому ирису», – и вдруг зазвонил телефон. Автомобиль мчался, разрывая темноту. Владимир и его мать смотрели, как мелькает, исчезая, за его окнами город. Они вошли в зал. Мать тихо вскрикнула: «Боже мой! Так как же это так?» За несколько часов до того ехавший в утреннем поезде Владимир вывел пальцем на запотевшем вагонном стекле: «СЧАСТЬЕ» – и смотрел, как оплывают, стекая, буквы. Отца похоронили в Берлине. «Папы больше нет», – записал он в дневнике.

Русский язык!

В 1938 году Набоков, уже перебравшийся в Париж, написал свой первый роман на английском – «Истинная жизнь Себастьяна Найта». Переход на английский язык отнюдь не был безболезненным. В. Н. потом скажет, что ему пришлось отказаться от своего «ничем не стесненного, богатого, бесконечно послушного… русского слога ради второстепенного сорта английского языка». Он называл это своей «личной трагедией». Набоков попросил знакомую американку, Люси Леон Ноэль, близкую подругу Джойса, поправить его рукопись, обратив особое внимание на синтаксис и идиомы. Они работали за тем самым столом, за которым муж Люси, Поль Леон, склонялся вместе с Джойсом над «Поминками по Финнегану». «Большинство предложений звучали на удивление гладко», – вспоминала впоследствии Люси. Но Набоков держал в голове планы еще двух русских сочинений. Он твердо верил, что когда-нибудь вернется к родному языку, отточенному до совершенства как раз к тому времени, когда решил его оставить. Через несколько лет он напишет о потере русского языка английское стихотворение:

…текучие глаголы на -ала или -или,

Аонийские гроты, алтайские ночи,

черные пруды звуков, где «л» – водные лилии.

Пустой стакан, до которого я дотронулся, еще звенит.

Но вот его накрыла рука – он умирает.

А в одном сравнении он уподобил переход на другой язык «переезду из одного затемненного дома в другой беззвездной ночью».

Я часто думаю об этой болезненной смене языка. Думаю об одиночестве, которое В. Н., должно быть, чувствовал остро, до биения пульса в пишущей руке, и которое передавалось его легчайшим юношеским строчкам. Дмитрий иногда говорит об этом. Застенчиво отступающие детали мира, угадывающиеся в пробелах между словами. Нестройная мелодия немецких лет. Серые зимы, столь непохожие на те, что были в детстве. Неизвестность будущего, ибо жизнь сделалась непредсказуемой. Но у него оставался благодатный дар: смотреть, видеть, чувствовать себя счастливым, пристально вглядываясь в мир.