Волшебник Земноморья

Так Гед получил истинное имя от одного из самых мудрых и искушенных в тайнах магии людей.

Пиршество было в самом разгаре, и люди радовались обилию вкусной еды, которую еще предстояло съесть, пиву, которое надлежало выпить, песне о деяниях одного дракона-властителя, которую обещал спеть певец, поднявшийся ради такого случая к ним из долины, — словом, праздновать бы еще да праздновать, когда маг тихонько сказал Геду:

— Пора, мальчик. Попрощайся со своими односельчанами; мы покидаем пир.

Гед сбегал за своими вещами. Отличный бронзовый нож, подаренный отцом, кожаная куртка, сшитая навырост вдовой кожевника, да ольховый прутик, заговоренный теткой-колдуньей, — вот все его имущество, если не считать штанов и рубахи. Он простился с близкими людьми, которые до сих пор составляли для него весь мир, и бросил прощальный взгляд на деревушку, рассыпавшую домики на склоне под огромным обрывом у истоков реки. И он отправился в путь с новым учителем, который повел его вверх, в леса, покрывавшие склоны гористого острова, повел сквозь пылающую листву и тени ранней осени.

2. Тень

ед думал, что, став учеником великого мага, он сразу же начнет изучать тайны, дающие ему власть над вещами. Он мечтал о том, как познает язык животных и речь листвы в лесу и сможет, когда захочет, поднимать ветер и менять его направление; он научится в любой миг принимать любое обличье, какое пожелает. Ему представлялось, как они с учителем превращаются в оленей или летят над лесом и горами к Ре Альби на орлиных крыльях.

Но все оказалось по-другому. Они шли как самые обыкновенные путники: спустились вниз по долине, потом неспешно двинулись на юг, затем свернули на запад, огибая Гору, прибиваясь на ночлег в маленьких деревушках, а иной раз ночуя в безлюдной глуши. Ничем не отличались они от других бедных пешеходов — колдунов-поденщиков, лудильщиков или нищих, — и ничего таинственного с ними не происходило, можно сказать, что ничего вообще не случалось. Дубовый посох мага, на который Гед поначалу поглядывал с робким, но жадным любопытством, на деле оказался всего лишь обыкновенным крепким посохом. Так прошло три дня, наступил четвертый, а Гед так и не дождался, чтобы маг произнес хотя бы одно заклинание или научил бы мальчика какому-нибудь новому имени, заговору или стишку-заклятью.

Хотя Огион и вправду оказался молчальником, но таким добрым и кротким, что Гед вскоре совсем перестал его побаиваться, а спустя несколько дней настолько осмелел, что спросил учителя:

— Когда же начнется мое обучение, сударь?

— Уже началось, — ответил Огион.

И маг замолчал, а Гед не осмелился высказать все, что хотел. Но потом все-таки не удержался:

— Я же до сих пор ничему не научился!

— Но ты даже не выяснил, чему я учу, — отвечал маг, продолжая неторопливо шагать длинными ногами по дороге, ведущей к перевалу между Оварком и Виссом. Как у большинства уроженцев Гонта, кожа у него была темная с медным отливом, волосы уже поседели. Тощий и выносливый, как пес, похоже, он никогда не уставал. Говорил он редко, ел мало, спал еще меньше. Он обладал острым зрением и слухом, и часто по выражению его лица казалось, будто он к чему-то прислушивается.

Гед ничего не возразил учителю. Это всегда непросто — спорить с магом. Вскоре заговорил сам Огион.

— Ты хочешь творить чары, — сказал он, продолжая размеренно шагать по тропе. — Но ты и так уже испил слишком много воды из этого источника. Жди. Возмужание — дело времени и терпения. А совершенное владение предметом и власть над ним — девятикратное терпение. Скажи лучше, что там растет у дороги?

— Земляника.

— А там?

— Не знаю.

— Четырехлистник — так его зовут в этих краях.

Огион остановился, коснулся обитым медью кончиком посоха маленького растения, чтобы Гед повнимательнее к нему присмотрелся, а потом сам нагнулся и сорвал засохший стручок.

Огион молчал, и Гед рискнул спросить еще раз:

— А какая от него польза, учитель?

— Я не знаю.

Гед тоже сорвал стручок, подержал в руке, разглядывая, а потом бросил на землю.

— Когда узнаешь, каков четырехлистник во все времена года, изучишь свойства корней, листьев и цветов так, чтобы всегда узнавать его по виду, запаху и семени, тогда, возможно, тебе откроется истинное имя, выражающее его сущность. Такое знание превыше любой пользы. Что такое польза? Вот, например, какая польза от тебя? Или от меня? Или возьмем гору Гонт — есть в ней польза? Или в Открытом Море?

Задав эти вопросы, Огион молча шагал с полмили и лишь тогда добавил:

— Чтобы слышать, надо молчать.