Волшебники

Маяковский немного изменил расписание. Большей частью они занимались теми же Условиями и бесконечными Исключениями, но появилось и кое-что новое. В холле вырос трехмерный лабиринт из проволочных колец — туда следовало посылать различные предметы, оттачивая свою концентрацию и контроль. Начали со стеклянных шариков, за ними последовали стальные, чуть уже колец. Когда шар задевал кольцо, между ними проскакивала искра, а заклинатель получал удар током.

Еще позже в лабиринт стали посылать светляков, направляя их крошечные мозги силой внушения. Все молча следили друг за другом — успешным завидовали, неудачников презирали; режим превратил их в законченных индивидуалистов. Особенно плохо получалось у Дженет — она так давила на своих светлячков, что они загорались. Маяковский с каменным лицом заставлял ее повторять снова и снова, она заливалась слезами. Это могло длиться часами — никто не уходил, пока не заканчивала вся группа. Они часто и спали там.

Шли недели. Студенты, все так же храня молчание, углублялись в те области магии, на которые у Квентина раньше нипочем не хватило бы духу. Теперь они занялись превращениями. Квентин сделал полный разбор заклинания, превратившего их в гусей: фокус состоял большей частью в убавлении, сохранении и восстановлении массы тела. Один восхитительный день они провели в облике белых медведей: бродили по плотному снегу и замахивались друг на дружку желтыми лапами. Управлять сверхтяжелыми, упакованными в шкуры и жир телами было не так легко: все то и дело заваливались на спину, что только добавляло веселья.

Маяковский, хотя и не пользовался любовью, шарлатаном определенно не был. Он делал такое, чего Квентин ни разу не видел в Брекбиллсе и что, вполне возможно, не делалось уже много веков. Однажды он продемонстрировал чары, обращающие вспять энтропию — им, правда, не разрешил повторять. Разбил стеклянный шар и восстановил заново, точно фильм назад прокрутил. Восстановил лопнувший газовый баллон и вновь наполнил его атомами гелия, извлекая их порой из зрительских легких. Без зазрения совести умертвил камфарой паука и, наморщившись от натуги, вернул его к жизни. Несчастное, непоправимо травмированное насекомое сделало несколько кругов по столу и уползло в угол, а Маяковский перешел к новой теме.

Месяца через три после начала семестра он велел студентам превратиться на день в полярных лис. Странный выбор — они уже превращались в млекопитающих, и это было не труднее, чем трансформация в птиц — но лисий день, надо признаться, доставил им массу удовольствия. Квентин тут же понесся на четырех лапах по снежной равнине, что из-за быстроты бега и близости к земле напоминало реактивный полет на небольшой высоте. Канавки и валики на снегу выглядели как горы и пропасти; он перепрыгивал через них, обегал их, проскакивал насквозь. При каждом повороте его заносило, он поднимал высокий снежный фонтан, и вся стая валилась на него с радостным визгом и тявканьем.

Квентин совсем забыл, что такое общая радость — так заблудившийся спелеолог забывает, что такое солнечный свет, и начинает думать, что ничего такого в природе не существует. Они гонялись друг за другом до потери дыхания, катались в снегу — в общем, вели себя как полные идиоты. Квентин своим маленьким лисьим мозгом безошибочно определял, где кто. С неправильным прикусом — Элиот, голубовато-белый толстячок — Джош, маленькая большеглазая лисичка — Элис.

Набесившись вдоволь, они стали играть, гоняя льдинку носом и лапами. Цель игры оставалась неясной, но каждый накидывался на льдинку как ненормальный, пока ее не отбирал у него кто-то другой.

Зрение у полярных лис не особенно острое, зато нюх просто невероятный. Квентин даже в свалке определял однокашников по запаху, и постепенно один из них — резкий, мускусный, скунсовый — стал пересиливать все остальные. Человек счел бы, что пахнет кошками, но лиса-Квентина он притягивал как наркотик. Улавливая этот запах каждые пару минут, он трепыхался, как попавшая на крючок рыба.

Он продолжал играть, но игроков оставалось все меньше. Элиот улепетнул в снежные дюны, льдинку теперь гоняло всего десять лис, потом их осталось восемь. Куда это они? Взлаял лисий мозг Квентина.

И что это за охренительный запах, который все время бьет ему в нос? Вот, опять! На этот раз он нашел источник и сунул морду в ее мех по самые уши: то, что осталось от его сознания, все это время подсказывало ему, что так пахнет Элис.

Это было против всяческих правил, но нарушать правила не менее приятно, чем подчиняться им — как он раньше не понимал? Лисы совсем забросили льдинку и возились друг с другом, как он и Элис. Лисьи гормоны и инстинкты захлестывали остатки человеческого мышления.

Он вцепился зубами в густой мех у нее на шее. Ей как будто не было больно, а если и было, то удовольствие в этом тоже присутствовало. Сам он уже не мог остановить того, что творилось с ним, а если и мог, то зачем? Только люди сдерживают себя; живой жизни это противно, и веселый маленький лисий мозг может лишь презирать такие понятия.