Волшебники экрана

С другой стороны, движение и жест в мультипликации, как уже отмечалось, сближают ее с искусством пантомимы во всех ее разновидностях — от сложнейших, полных символики и обобщающего смысла образов балета наших дней, от возрождающегося ныне древнего искусства мимов и до глубоко народной в своей основе буффонады современных цирковых клоунов. "Какой комический артист обладает этой властью соединять в нужных ему пропорциях эстетизм и веселье, буффонаду и драму, иллюзии и действительность? Кто, кроме клоунов, может постоянно играть роль учеников чародея, представителей чудесного мира, где царит смех?"[56] — спрашивает в своей талантливой книге о творчестве выдающихся мастеров цирковой клоунады французский исследователь этого искусства Тристан Реми. И мы можем ответить ему: на это способна мультипликация — искусство не менее "волшебное" и многогранно гибкое в своих выразительных возможностях, чем клоунада.

Лев Бонифаций Федора Хитрука

Искусство киномаски и кинометафоры, искусство выразительного жеста и движения, кинотрюка и киногротеска, кровно близкое замечательному творчеству мимов и клоунов.

"Соседство" всех этих видов художественного творчества, их несомненное внутреннее родство позволяют нам точнее определить возможности мультипликации, ее место в системе искусств. Как вся кинематография в целом во всех своих видах и ответвлениях вобрала в себя все богатство близких ей художественных средств, накопленных в других областях искусства, так и мультипликация беспрестанно обогащается в своем развитии, вбирая из смежных, родственных сфер художественного творчества все, что отвечает ее целям, замыслам, устремлениям.

Персонаж из "Суррогата". Душана Вукотича

Как в сипу изобразительных возможностей, так и в сипу особенностей восприятия поживающих" на экране рисунков и кукол, действующих обычно в условно обозначенной или обобщенно намеченной среде, мультипликация не способна на детализированную, психологически подробную и всестороннюю характеристику. Она создает обобщенные образы, синтезирует лишь самые определяющие "типологические" качества. Здесь мы сталкиваемся с тем, что в основе своей уже знакомо нам в различных жанрах народного творчества — в героическом эпосе, сказке, басне, пародийно-сатирической комедии. Здесь все построено на лукавом и хватком вымысле, за которым просвечивает реальный жизненный смысл явлений и поступков, на преувеличении и контрастном сопоставлении света и тени, положительного и отрицательного, на допущении невероятных ситуаций, на причудливом сочетании обыденного и фантастического.

Для определения путей дальнейшего самобытного развития нашей мультипликации чрезвычайно характерны и значительны мысли, которые высказывает один из основоположников советского киноискусства, глубокий и вдумчивый его теоретик Сергей Эйзенштейн. Вспоминая в начале 1947 года о разговоре с приехавшим к нему в гости Жаном Эффелем и то, что оба они признались в своей любви к мультипликации и творчеству Диснея, С. Эйзенштейн так описывает дальше ход этой беседы: "Говорим о нашей мультипликации. Излагаю ему неодобрение: наши мультипликаторы стилизуются под Диснея. Между тем и в образах зверей и в стилистике начертания у нас свой собственный звериный фольклор и эпос"[57]. Вскоре после этого, размышляя в одной из своих лекций о композиционном и смысловом значении цвета в киноискусстве, С. Эйзенштейн снова возвращается к той же проблеме связей мультипликации с народным творчеством и замечает: "Я лежу и думаю: если заняться мультипликацией, то, конечно, надо заниматься не диснеевскими свинками и мышками, а надо идти по линии русского фольклора"[58]. И в качестве образца "фольклорного построения" приводит вятские игрушки.

Персонажи из фильма "Большие неприятности" Валентины и Зинаиды Брумберг

Но, конечно, не только в народном творчестве находит мультипликация родственные ей средства художественного обобщения. На протяжении веков их широко применяли выдающиеся художники — Шекспир и Рабле, Сервантес и Свифт, Гойя и Домье, Гофман и Андерсен, Марк Твен и Чапек. Трудно представить на экране натурного кино замечательные творения классики — гоголевский "Нос" или щедринскую "Историю одного города". Они существуют в иной сфере художественных обобщений, в мире гротескно-сатирических образов.

Итак, мультипликация тысячью прочных нитей связана с богатейшей сокровищницей народного творчества, классического искусства.

Персонажи из фильмов Романа Качанова "Крокодил Гена" и "Чебурашка"

Только вобрав в себя все самое ценное и живое из этих неиссякаемых источников, она сможет в полной мере решать те сложные задачи, которые ставит перед ней современность. Но это обращение к веками накопленному опыту должно быть не мертвенной стилизацией, но музейной реставрацией и рабским копированием традиционных форм, а творческим развитием художественных возможностей искусства, живущего жизнью своего народа, своего времени.