Тогда она сменила тактику и, шагнув ко мне, упала на колени и прижала голову в камням у моих ног. Думаю, что в этот момент она гораздо лучше, чем прежде поняла свою беспомощность, значение взятия на поводок, а также и то, почему я это сделал.
— А мне показалось, что Ты пообещала, что не будешь убегать, — заметил я.
— Я не могу убежать, — всхлипнула девушка, подняв голову. — Я на поводке!
— Совершенно верно, — кивнул я.
— Я в вашей власти, — сказала она, смотря на меня снизу вверх. — Вы можете сделать со мной всё, что и как пожелаете. Но я прошу вас отвести меня к ямам трофеев. Я прошу отвести туда или продать?
— Нет, — отказал я ей.
— Тогда оставьте меня себе! — предложила девушка, с надеждой переводя взгляд с меня до Марка и обратно.
— Нет, — повторил я.
— Но Вы же не сомневаетесь в том, что я — рабыня, и что у меня потребность в том, чтобы быть рабыней! — заплакала она.
— Да я-то в этом не сомневаюсь, — заверил я её. — Просто я думаю, что пока немного рано собирать урожай, поскольку твой плод ещё не созрел.
— Вообще-то это — дело вкуса, — буркнул Марк.
— Верно, — не стал спорить я с ним.
— Уверен, тебе приходилось видеть вереницы таких юных девушек, скованных цепью в колонны трофеев в завоеванных городах, — предположил он.
— Приходилось, — кивнул я.
— И ведь в такой ситуации никто к ним не относятся предвзято, не так ли? — уточнил мой друг.
— Конечно, — вынужден был признать я.
— И конечно тебе приходилось получать удовольствие от таких как она, заказывая их в различных тавернах, — добавил Марк.
— Да, — снова не стал отрицать я, и даже добавил: — Даже притом, что у них ещё не до конца проявилось совершенство их женственности.
— Тогда к чему эти сомнения? — спросил он. — Чего Ты добиваешься этой паузой?
— Она пока ещё молода, это во-первых, — пояснил я. — И мы кое-что должны её отцу, это во-вторых.
— Ты сейчас о чём? — слегка опешил юноша.
— Он — храбрый мужчина, — пожал я плечами.
— Храбрый? — удивился Марк. — Ты что, не видел, как он заламывал руки, как он стенал от ужаса, как раболепствовал? Ты не заметил, до какой степени унижения он готов был дойти, чтобы подстроиться под желания косианца?
— Это правда, Господин, — влезла в наш разговор дочь того, кого мы обсуждали, — если я могу говорить, а мне кажется, что могу, поскольку Вы, похоже, настаиваете на том, чтобы рассматривать меня как свободную женщину. Мой отец действительно, всего лишь мелкий трус.
— Нет, — ответил я ей. — Он — храбрый человек.
— Мне кажется, что я знаю его лучше, чем Вы, — заметила она.
— Конечно, Марк, — пожал я плечами, — Ты не из тех, кто стал бы жалеть человека, испытывающего определенную тревогу при виде разрушения его магазина и прискорбного исчезновения его средств к существованию.
— Его реакция была чрезмерной, — проворчал мой друг.
— Преувеличенной, Ты хотел сказать? — предположил я.
— Пусть так, если тебе это больше нравится, — буркнул он.
— Ради кого, как Ты думаешь? — спросил я.
— Я тебя опять не понимаю, — развёл руками Марк.
— Что бы Ты сделал на его месте? — поинтересовался я.
— Я бы выказал косианцу своё презрение открыто, — заявил юноша, — или бросился бы на него и других, с мечом.
— А Ты что, торговец? — уточнил я.
— Нет, — возмутился он. — Я из Алой касты.
— А что, если бы Ты был торговцем?
— Я? — сердито спросил он.
— Ты, наверное, думаешь, что во всех остальных кастах, помимо твоей собственной нет мужчин?
— Я не перестал бы презирать их, даже если был кондитером, — гордо заявил мой друг.
— И что бы Ты сделал? — полюбопытствовал я, — Закидал бы их конфетами?
— А серьёзным Ты быть не можешь? — раздражённо спросил он.
— Поступив так Ты, скорее всего, к настоящему времени, был бы избит, искалечен, или убит, а твоя собственность была бы конфискована. В наименее прискорбном для тебя случае, Ты оказался бы в одно из списков подозреваемых в неблагонадёжности, а все твои действия стали бы отслеживаться и попадать в отчёты.
— Это опять что-то из твоей каиссы, — поморщившись, проговорил Марк.
— Как воин, — продолжил я, — Ты, конечно, знаешь кое-что о демонстративном отступлении, мнимой слабости и прочих уловках.
— Нет, — опять вмешалась девушка. — Мой отец — трус. Я знаю его.
— Девочка, не стоит принимать беспокойство отца о дочери за трусость, — посоветовал я ей.
— Мой отец меня совсем не понимает, — вздохнула она.
— Так ведь ни один отец не понимает своей дочери, — улыбнулся я. — Он просто любит её.
— Но Ты же видел, до какой степени унижения он готов был дойти, чтобы приспособиться к желанию косианца, — напомнил Марк.
— Ради защиты своей дочери, — объяснил я. — А Ты уверен, что оказавшись на его месте, столь же беспомощным, без своего меча и навыков, смог бы сделать то же или хотя бы немного больше?
— Но я не хотела его защиты, — заявила девушка. — Он защищал меня от меня самой!
— Он видел тебя с точки зрения своего идеала, — пояснил я, — в то время как Ты уже фактически принадлежишь другому, более глубокому.
— Я не хочу возвращаться к нему, — призналась она.
— А ведь он любит тебя, — заметил я.
— Зато я презираю его! — крикнула девушка.