Волшебники Гора (ЛП)

— Он же может оказаться тем самым человеком, который унёс её! — предположил кто-то из зрительного зала.

— Точно, — поддержал его другой зритель.

— Возможно, он даже сам хочет, чтобы Вы воспользовались сундуком, чтобы вернуть её! — заметил третий.

— Ну конечно! — убежденно воскликнул четвёртый.

— Вообще-то он утверждал, что был моим другом, — вздохнул толстяк.

— Несите ящик! — призвал чей-то нетерпеливый голос.

— Принесите ящик! — решительно махнув рукой, потребовал актёр, обращаясь у своим товарищам за кулисами.

Двое из тех товарищей, что носили паланкин, снова появились на сцене, теперь без тюрбанов, вынеся из-за правой кулисы большие козлы. Они установили из в центре, примерно в пяти футах одни от других. Следом двое других носильщиков, тоже без тюрбанов, видимо полагая, что теперь не было никакого смысла в таком снаряжении, раз уж они больше не были при исполнении служебных обязанностей при нахальной рабыне, вынесли на сцену длинный плетеный ящик, приблизительно шесть футов длиной, и по два фута высотой и шириной, и установили его на козлы. Соответственно, всем было отлично видно, что под ящиком и по сторонам от него, ни за ним, ни перед ним, ничего не было, только свободное пространство.

— А ящик-то не пустой! — убеждённо закричал кто-то из толпы.

— Точно, — поддержал его другой скептически настроенный зритель, — рабыня внутри него!

— Это не уловка! — крикнул третий.

— Я, конечно, тоже надеюсь, что рабыня внутри, — вздохнул толстяк, повернувшись к залу лицом, — всё же мне действительно хочется вернуть её!

— Да там она, там! — послышался чей-то крик.

— Я надеюсь, на это, — пожал плечами актёр. — Давайте посмотрим!

И он поспешил к ящику. Первым делом толстяк снял и отложил в сторону плетёную крышку. Затем он откинул заднюю стенку ящика, повисшую на петлях вниз, так что её было видно из зала. Следом за задней стенкой последовала очередь левой, а потом и правой стенок, также свободно повисших с основания ящика. Фактически ящик был разобран на глазах напряжённо замерших зрителей. Он теперь был практически полностью открыт, за исключением передней стенки, которую актёр удерживал вертикально одной рукой.

— Открывай переднюю стенку! — нетерпеливо закричал кто-то.

— Показывай рабыню! — потребовал другой голос.

— Это не уловка! — выкрикнул третий.

— Ай-и-и! — пронеслось по залу, как только толстяк убрал руку, передняя стенка повисла перед козлами.

Теперь ящик был абсолютно открыт, и абсолютно пуст.

— Рабыни там нет! — констатировал один из зрителей.

— Она не здесь, — пораженно пробормотал другой.

— Это был бы жалкий фокус, если бы она была там, — проворчал третий.

— Зачем Ты показываешь нам пустой ящик? — осведомился четвёртый.

— Увы, горе мне! — горестно завопил толстяк, словно не веря своим глазам, водя руками в пустом пространстве внутренностей ящика, теперь выставленных на всеобщее обозрение. — Всё верно! Её здесь нет!

Затем он упал на четвереньки и, заглянув под ящик, приподнял переднюю стенку своей рукой над днищем, которое было около дюйма толщиной. С видом человека полностью обезумевшего от горя, он отпустил стенку, позволив ей снова упасть. Он даже поводил рукой между полом и днищем ящика. Нижний край передней стенки, даже откинутой вперёд, свободно висел, не доставая ещё приблизительно восемнадцать дюймов до пола, просвет между ними был отлично виден из зала.

— Её здесь нет! — выкрикивал он то и дело.

— А где рабыня? — удивлённо спросил кто-то из зала, заставив меня улыбнуться.

— Возможно, волшебник оставил её себе, — достаточно серьезно предложил другой мужчина.

— Но он — мой друг! — вступился за него толстяк.

— А Ты в этом уверен? — спросил один из более серьезных зрителей.

— Может просто ящик вовсе не волшебный? — предположил артист.

— Это, пожалуй, самой вероятное объяснение, — прошептал один мужчина другому.

— Я тоже так думаю, — буркнул Марк, больше самому себе чем кому-либо ещё.

Я пристально посмотрел на него, похоже, что он был абсолютно серьёзен.

— А Разве Ты так не думаешь? — спросил юноша, заметив мой взгляд.

Нет, он точно серьёзен.

— Давайте смотреть дальше, — предложил я, улыбаясь про себя.

Марк, насколько я знал, был очень умным человеком. С другой стороны он принадлежал к культуре, которая в целом придерживалась довольно широких взглядов в вопросах данного рода, и, как я понял, сегодня он впервые в своей жизни столкнулся с фокусами и иллюзиями. Ему они, должно быть, казались чем-то удивительным. Кроме того, как очень умный, но очень молодой человек, выросший в весьма специфических условиях, он был готов принять то, что, как ему казалось, было доказано его чувствами. Странно, что ему это не казалось печальным оскорблением рациональности. Впрочем, попытавшись поставить себя на его место, представив, что я вырос бы в подобных условиях и обладал его багажом знаний, я вынужден был признать, что был бы не меньше его впечатлён, если не убеждён. Кстати, многие гореане, из тех, кого я знал, и чьи интеллектуальные способности оценивал так намного более высокие чем у меня самого, относились к таким вещам с большой серьезностью.