Однако, в данном конкретном случае, я подозревал, что стоящие передо мной на коленях девицы, не были типичной компанией подружек рабынь, привычного для меня вида. Скорее это был маленький выводок девиц определенного сорта, чье появление было вполне предсказуемо в Аре, где мужчины города, преданного и побежденного, беспомощного и запутавшегося, были практически сломлены силой Коса, по крайней мере, до недавнего времени. Если мужчина, по жизни, сам является рабом, трудно ему быть сильным владельцем для женщины. Такому проще рационализировать свои слабости и изо всех сил пытаться рассматривать их как достоинства.
— Она у вас за старшую? — спросил я у одной из девушек, стоявших на коленях, той, что была одета в шерстяную тунику.
— Да, — признала она.
— Нет! — тут же заявила другая, тоже в тунике из шерсти. — Старшие для нас — наши владельцы!
— Старшие? — переспросил я.
— Хозяева! — стремительно исправилась девушка.
— Что Ты? — строго спросил я, обращаясь к первой из стоящих на коленях девушек.
— Имущество! — ответила она, но потом, под моим выжидающим взглядом, быстро добавила: — И животные!
— Да! — поддержала ее девица, стоявшая рядом с ней, та самая, которая заговорила второй.
— Ну а Ты что такое? — поинтересовался я у Филомелы.
— Рабыня, — ответила она, не оборачиваясь, и не отрывая рук от головы.
— Повернись, — приказал я, а когда она замерла вплотную и лицом ко мне, я добавил: — И?
— Имущество и животное! — выдавила из себя Филомела.
Я не без удовольствия разглядывал девушку. А вот она старательно отводила взгляд. Впрочем, зачем мне были ее глаза, когда ее тело своей напряженностью, тонусом, дрожью выдавало ее с головой.
— Выпрямись, — велел я.
Она расправила плечи и выпрямила спину. Теперь соблазнительные контуры ее грудей прекрасно проступили под тонкой тканью ее простой одежды.
— Ты кажешься напряженной, — заметил я.
Филомела не ответила, зато у одной из ее товарок перехватило дыхание.
Мне не трудно было обнаружить ее дискомфорт и беспокойство, проявившиеся в результате близости к мужчине. Я рассматривал рабыню, заставляя эту близости работать против нее. Впрочем, кое-кто из других мужчин тоже подошли поближе к ней.
— Ты — рабыня? — спросил я.
— Да! — ответила Филомелы, и в голосе ее явственно проступили напряженные нотки.
— Возможно, теперь Ты ощущаешь в себе рабские эмоции? — уточнил я.
Она бросила испуганный, жалобный, пристыженный взгляд в сторону других девушек.
— Нет! — дрожащим голосом заявила она. — Нет!
— Расставь ноги шире, — потребовал я.
— Пожалуйста! — простонала девушка.
— Держи руки, на голове, — приказал я.
— Ай, — пискнула рабыня.
— Ага, — протянул я, — значит Ты у нас лживая рабская девка.
Филомела вскрикнула от стыда и страдания.
— Можешь встать прямо, — разрешил я ей, отступая от нее на шаг назад.
Девушка быстро свела ноги и выпрямилась, но руки так и оставила на голове.
— А что же насчет остальных из вас? — полюбопытствовал я, окинув взглядом ей в раз присмиревших четырех товарок. — Возможно, вы тоже ощущаете в себе рабские эмоции?
Рабыни старательно избегали встречаться с моими глазами, лишь плотно сжимали свои колени, словно пытаясь этим унять и взять под контроль эти самые эмоции. Они съежились, стараясь казаться еще меньше, чем они были. Честно говоря, я не думал, что среди них была хоть одна, которая оказавшись в надлежащих руках, не начала бы страстно извиваться и биться, с благодарностью отдаваясь на радость владельца.
— Ты можешь опустить руки, — сообщал я Филомеле.
— Теперь я могу уйти? — осведомилась она.
— Ты обвинена, — напомнил я ей, — в питье из верхней чаши одного из фонтанов.
— Вон из того фонтана, — указал себе за спину один из свидетелей.
— Это правда? — уточнил я у нее.
Рабыня затихла.
— Да правда это! — не дождавшись ее ответа, заверил меня мужчина.
— Точно, я сам видел, — поддержал его другой.
Потом голоса свидетелей преступления посыпались один за другим.
— Ты отрицаешь это? — спросил я у невольницы.
Похоже, обвиняемая решила отмалчиваться.
— Она — рабыня, — напомнил кто-то из толпы.
— Правильно, — поддержал другой голос, — взять у нее показания под пыткой.
Тут стоит напомнить, что свидетельства рабынь обычно принимаются в гореанских судах, только если они получены с них под пыткой.
— Сейчас какую-нибудь перекладину под дыбу приспособим, — предложил третий.
Рабыня сразу побледнела. Возможно, в бытность свою свободной женщиной, ей приходилось видеть девушек растянутых на дыбе, но в те времена, они, конечно, были для нее всего лишь рабынями.
— Я пила из верхней чаши, — быстро созналась она.
— Несмотря на то, что Ты — рабыня? — уточнил я.
— Да, — кивнула Филомела.
— Почему? — продолжил я допрос.
— Я захотела пить, — ответила она.
— Говори правду, — строго потребовал я.
— Я захотела пить! — повторила рабыня.
— Жажду можно было утолить и из нижней чаши, — заметил я, с насмешкой поймав ее сердитый взгляд на себе. — Возможно, Ты забыла? В конце концов, еще совсем недавно Ты была свободной женщиной.