Волшебники из Капроны

Паоло стоял рядом с ней на галерее, перегнувшись через перила. Бенвенуто, который сверху казался на удивление маленьким и жалким, метался туда-сюда у запертых ворот и неистово мяукал. Без конца, словно так извелся, что сам не знает, что делает, он садился, выбрасывал заднюю лапу и неистово ее лизал. Потом вскакивал и вновь принимался бегать туда-сюда. В таком состоянии Паоло его никогда не видел.

— Что случилось, Бенвенуто? — окликнул он кота.

Бенвенуто резко повернулся, припав к земле, и пристально на него посмотрел. Его глаза горели, как два желтых сигнальных огня. Он испустил залп «мяу», таких призывных и требовательных, что у Паоло засосало под ложечкой.

— Что такое, Бенвенуто? — крикнула Роза.

Бенвенуто гневно махнул хвостом. Затем сделал большой прыжок и исчез из виду. Роза и Паоло почти повисли над балюстрадой и, вытянув шеи, старались увидеть, куда он скрылся. Теперь он стоял на водяной кадке и бешено хлестал хвостом. Почуяв, что на него смотрят, он снова устремил на Паоло и Розу горящий взгляд и испустил воистину ужасающий вой:

— Уо-уо-уо, уо-уо-уо!

Паоло с Розой, не мешкая ни секунды, бросились к лестнице и вниз во двор. Но вопли Бенвенуто уже привлекли внимание кошачьего племени Казы. Кошки сбегались отовсюду: мчались через двор и падали с крыш, когда Паоло и Роза были еще на половине пути. К водяной кадке им пришлось осторожно прокладывать себе дорогу среди моря гладких, покрытых мехом тел и с тревогой смотрящих на них желто-зеленых глаз.

Таким тощим и взъерошенным Паоло еще ни разу Бенвенуто не видел. На его левом ухе зияла новая проплешина, шерсть стояла дыбом. И выглядел он по-настоящему несчастным.

— Мьяу-яу-яу! — не переставая неслось из его розовой пасти.

— Что-то стряслось, — встревожился Паоло. — Он пытается нам что-то сказать. — И с чувством вины подумал, что так и не научился понимать Бенвенуто, Впрочем, при том, что Тонино так легко с этим справлялся, не стоило тут тратить усилий. Но вот теперь у Бенвенуто срочное сообщение — может быть, от самого Крестоманси, — а он не может его понять. — Надо позвать Тонино, — решил он.

Бенвенуто снова хлестнул хвостом и мяукнул очень громко и многозначительно. Собравшиеся вокруг Розы и Паоло розовые пасти других кошек Казы тоже раскрылись. Раздалось оглушительное «мяу-яу-яу». Паоло беспомощно на них уставился.

Поняла кошек Роза.

— Тонино! — догадалась она. — Они говорят — Тонино! Паоло, где Тонино?

Охваченный внезапным беспокойством, Паоло вдруг осознал, что не видел Тонино со времени завтрака. И как только это дошло до Паоло, спохватилась и Роза. И в тот же момент — так уж повелось в Казе Монтана — поднялась всеобщая тревога. Из кухни выскочила тетя Джина с кухонными щипцами в одной руке и с поварешкой в другой. Появились из зала Доменико и тетя Мария, а из музыкальной комнаты на галерею вышли Элизабет и пять маленьких двоюродных. Открылась дверь Скрипториума, и в ней показались встревоженные лица.

Бенвенуто, взмахнув хвостом, устремился к лестнице на галерею и помчался вверх, сопровождаемый всем кошачьим племенем Казы. Паоло с Розой, тоже бросившиеся наверх, поднимались по ступеням в окружении кишащего у их ног скопища черных и белых тел. Все сошлись у комнат Антонио. Куча народу высыпала из Скрипториума, Элизабет обежала всю галерею, а тетя Мария и тетя Джина одолели лестницу у кухни, да притом с такой скоростью, с какой ни та, ни другая в жизни еще не поднимались. Каза наполнилась топотом бегущих ног. Вслед за Розой и Паоло вся семья втиснулась в комнату, где Тонино обычно сидел за книгой. Тонино там не было, только красная книга лежала на подоконнике. От ее глянца не осталось и следа. Страницы были замусолены по краям, а красная обложка скорежилась, словно от пропитавшей книгу влаги.

Бенвенуто, у которого шерсть по хребту стояла дыбом, а хвост, как у лисы, ходил туда-сюда, опустился на подоконник рядом с книгой и опрометчиво поднес к ней нос, чтобы обнюхать ее. И тут же отскочил, тряся головой, припадая и рыча по-собачьи. Из книги повалил дым. Люди закашляли, кошки зачихали. Книга корежилась в клубах дыма, как если бы горела. Но вместо того, чтобы почернеть, она превращалась — с того края, откуда шел дым — в серовато-голубую раскисшую массу. Комната наполнилась запахом тления.

— Фу! — вырвалось у всех, кто в ней был.

Старый Никколо, растолкав членов своей семьи направо и налево, добрался до подоконника. Встав над книгой, он сильным тенором, почти таким же чистым, как у Марко, пропел три ноты. Он пропел их дважды, прежде чем, закашлявшись, прервался.

— Пойте! — прохрипел он с залитым от кашля слезами лицом. — Все, все.

Все Монтана послушно спели в унисон три длинные ноты. И снова спели. И снова. Тут многие закашлялись, хотя дым явно шел на убыль. Старый Никколо, который уже оправился, замахал руками, как хормейстер. Все, кто мог, запели опять. К этому времени книга превратилась в съежившийся треугольник, от нее осталась половина. Антонио, соблюдая осторожность, нагнулся над ней и открыл окно, чтобы выпустить из комнаты остатки дыма.