Волшебники из Капроны

Сражение началось, пока они еще орали друг на друга. Кто его начал, установить не удалось. Крики с обеих сторон мешались с пением и руганью. Листки с заклятиями трепыхались во многих руках. Вдруг в воздухе замелькали яйца. Одно угодило в Паоло: сальный кусок яичницы влепился ему прямо в рот; это страшно рассердило Паоло, и он тоже начал в полный голос выкрикивать яичные заклятия. Яйца шлепались и бились — яйца всмятку, яйца в мешочек, крутые яйца, печеные яйца, взбитые яйца и глазуньи, свежеснесенные яйца и тухлые яйца — такие тухлые, что, падая, они взрывались, как бомбы. По мостовой уже нельзя было ступить: все по ней только скользили. Яичный белок и желток стекали с волос, и вся одежда была в яичной жиже.

Тут кто-то для разнообразия швырнул гнилой помидор. И сразу на Корсо полетели всевозможные пачкающие предметы: холодные спагетти и коровьи лепешки — хотя эти метательные снаряды первым пустил, пожалуй, Ринальдо, ими очень быстро овладели обе стороны, — а также капуста; падали струи растительного масла и потоки тающего льда; дохлые крысы и куриная печень.

Неудивительно, что обыкновенное население очистило улицу. Яйца и помидоры стекали с решеток, закрывших витрины «Гросси», и плюхались о белые колонны Художественной галереи. Гнилые кочаны шмякались о бронзовые двери Арсенала.

Такова была первая стихийная фаза битвы, в которой каждый участник изливал свою ярость сам по себе. Но к тому моменту, когда все стали грязными и липкими, их ярость обрела некую форму. Обе стороны начали вести бой — так сказать, свою партию в нем — организованно. И постепенно превращались в два сильных враждующих хора.

В результате летающие над Корсо предметы поднялись высоко в воздух, откуда стали падать дождем, нанося куда больше вреда. Подняв глаза, Паоло увидел тучу прозрачных сверкающих пластинок, которые сыпались на него с неба. Он подумал, что это снег, но тут «снежинка» попала ему в плечо и порезала его.

— Ах, гады! Мерзавцы! — пронзительно завопила Лючия, стоящая рядом с ним. — Швыряться осколками стекла!

Но прежде чем основная масса осколков обрушилась вниз, над воплями и криками взмыл проникновенный тенор Старого Никколо:

— Testudo![2]

К нему присоедились густой бас Антонио и баритон дяди Лоренцо: «Testudo!» Дружно затопали ноги. Паоло знал, что это. Он наклонился и, ритмично топая, вместе со всеми поддержал творимые старшими чары. Вся семья принимала тут участие. Топ-топ-топ, «Testudo, testudo, testudo!» Над их склоненными головами плясали и кружились осколки стекла, не опасные благодаря невидимому барьеру: «Testudo!» Посреди склоненных спин раздался голос Элизабет, певшей еще одно, другое заклинание. Его подхватили тетя Анна, тетя Мария и Коринна. Их высокие голоса, словно сопрано соло, взмыли над хором, над ритмическим топаньем ног.

Паоло без напоминаний знал: он должен поддерживать волшебный щит, пока Элизабет творит свое заклинание. Знали и все остальные. Как это замечательно, волнующе, чудесно, думалось ему. Все Монтана всегда подхватывали малейший намек и действовали согласно, как по приказу.

Рискнув взглянуть вверх, Паоло увидел, что заклинание, творимое Элизабет, действует. Ударившись о невидимый щит — который он, Паоло, помогал создавать, — осколки превращались в злых шершней и, жужжа, летели на Петрокки. Но Петрокки тут же превращали их в осколки и швыряли обратно. И в то же время по ритму их пения Паоло мог сказать, что они вовсю стараются разрушить волшебный щит.

Между тем голос Ринальдо и голос его отца, звучавшие как-то особенно глубоко и мягко, творили что-то новое. И еще несколько женщин подхватили — незаметно для Петрокки — песню Элизабет. А все остальные ни на минуту не переставали поддерживать щит — топ, топ, топ. Все вместе могло быть величайшим хором в величайшей в мире опере, только цель у этого действа была иная. И цель эта отозвалась ревом орущих голосов. Петрокки воздели руки к небу и начали отступать. Булыжники под их ногами заколебались, и крепкая мостовая Корсо стала проваливаться, образуя яму. Немедленным ответом Петрокки явился еще один многоголосый аккорд с бесчисленными диссонансами. И Монтана вдруг оказались в кольце огня.

Последовало всеобщее смятение. Спасаясь, Паоло, с уже опаленными волосами, бросился по булыжнику, шатавшемуся и подпрыгивающему у него под ногами. «Волтава! — пел он яростно. — Волтава!» Позади свистело пламя. Облака пара окутывали с верхом даже высоченную Художественную галерею, между тем как река, попавшая под чары, вышла из берегов и заливала Корсо. Вокруг Паоло вода доходила до колен, до пояса и продолжала подниматься. Кто-то спел заклятие фальшиво, вполне возможно, он сам, подумал Паоло. Но тут он увидел двоюродную сестренку Лину, которая была по подбородок в воде, и подхватил ее. Таща Лину за собой, он пробивался сквозь поток по колышущейся мостовой, стараясь добраться до ступеней Арсенала.