Волшебники из Капроны

— Весьма сожалею, — отвечал полицмейстер, — но то, что вы предлагаете, невозможно.

— Тогда не говорите, что вас не предупреждали, — буркнул Гвидо.

И сразу взрослые с обеих сторон пропели короткое заклинание. Паоло, к сожалению, его не знал. Оно, видимо, было очень действенным. Как только голоса замолкли, Ринальдо и смуглый молодой человек из стана Петрокки подошли к двум полицейским и отодвинули их назад. Полицейские словно застыли, неподвижные, как манекены в зарешеченных витринах магазина Гросси. Ринальдо и тот, другой молодой человек сложили их на ступенях Художественной галереи и, не глядя друг на друга, вернулись к своим семьям.

— Теперь готов? — спросил Гвидо.

— Готов, — ответил Антонио.

И единоборство началось.

Впоследствии, возвращаясь к тому дню памятью, Паоло осознал, что поединок вряд ли длился больше трех минут. Потому что за эти минуты сила, искусство и скорость обоих противников испытали предельную нагрузку. Первой и, пожалуй, самой продолжительной частью поединка явилась начальная, когда они стояли друг против друга в ожидании и когда, казалось, почти ничего не происходило. Оба, слегка наклонившись вперед, бубнили себе что-то под нос и иногда взмахивали рукой.

Паоло не сводил глаз с напряженного лица Антонио, пытаясь уловить малейшее движение. Внезапно Гвидо приобрел вид красно-белой пылевыбивалки в форме человека. Кто-то громко ахнул. И тут же почти одновременно Антонио превратился в картонную фигуру, разрисованную зелеными треугольниками. В следующую секунду они снова стали сами собой.

Скорость, с какой это произошло, потрясла Паоло. Не только заклятия были сотворены с обеих сторон, но и контрзаклятия, и заклятия, их уничтожившие, — все за время, требуемое для вдоха и выдоха. Оба состязавшихся стояли тяжело дыша и выжидательно смотрели друг на друга. Было ясно: они достойные противники.

И снова какое-то время казалось, будто ничего не происходит, разве только стороны обменивались сверкающими взглядами. И вдруг Антонио нанес удар, и удар такой силы, что стало очевидно: все это время он обдумывал заклятие, а его сверкающие взгляды служили прикрытием, отвлекая Гвидо. Гвидо испустил вопль и рассыпался в прах, взметнувшись пыльной спиралью. Но каким-то образом, рассыпаясь, он поразил Антонио своим сильнейшим заклятием. И Антонио развалился на тысячу кусочков, как оброненная на пол картинка-загадка.

Какие-то секунды вихрь пыли и куча обрывков Антонио висели в воздухе над Корсо. Оба, и Гвидо, и Антонио, вовсю старались не распасться окончательно и не грохнуться на выщербленные камни мостовой. И еще они старались навести на противника новое заклятие. И когда наконец Антонио сумел первым собрать себя воедино и предстать в своем облике, держа в правой руке нечто вроде красного плода, он едва успел увернуться. Гвидо в обличье леопарда уже прыгнул и летел на него.

Элизабет вскрикнула не своим голосом.

Антонио метнулся в сторону и, глубоко вздохнув, пропел: «Oliphans!»[3] Его обычно бархатный голос прозвучал натужно и прерывисто, но ноты взял правильные. Гигантский слон с бивнями длиннее, чем весь Паоло, затмил низкое солнце и потряс Корсо, когда, распустив уши, он двинулся на леопарда, чтобы его растоптать. Трудно было поверить, что это огромное животное есть не кто иной, как всегда озабоченный, сухопарый Антонио Монтана.

Но в какую-то долю секунды леопард превратился в Гвидо Петрокки с белым как мел лицом и огненно-рыжей бородой и в бешеном темпе пропел: «Хиккори-диккори-маггери-мус!» И, надо полагать, тоже взял правильные ноты. Потому что вроде как исчез.

Монтана бурно радовались трусости Гвидо, но тут впал в панику слон. Глаз Паоло едва успел схватить крошечную мышку, нагло прошмыгнувшую у огромной передней ноги слона, прежде чем тот кинулся наутек. Громкий топот, производимый Антонио, казалось, разметал его уши. Даже наблюдая его со спины, Паоло понимал, что слон, удиравший подобным образом, полностью и окончательно обезумел. И это среди перепуганных Монтана! Мимо него пронеслась Лючия, прижимая к груди оцепеневшую от страха Лину. Паоло схватил за руку маленького Бернардо и помчался с ним прочь, содрогаясь от жуткого, пронзительного, сверлящего уши рева, издаваемого его отцом.

Слоны боятся мышей, ужасно боятся. И много ли найдется людей, которые, меняя образ, не перенимают природу того образа, какой приняли? Казалось, Гвидо Петрокки не только одержал победу, но вдобавок к ней его стараниями большая часть Монтана будут растоптаны насмерть.

Но когда Паоло посмотрел снова, на пути слона стояла Элизабет; она не отрывала взгляда от его обезумевших маленьких глаз.

— Антонио! — крикнула она. — Антонио, опомнись!

Она была такой крохотной, а слон мчался с такой бешеной скоростью, что Паоло закрыл глаза.

Он открыл их вовремя, чтобы увидеть, как слон поднял его мать к себе на спину. Слезы облегчения заволокли Паоло глаза, и он чуть было не пропустил новый маневр Гвидо. Просто до него дошел оглушающий грохот, отвратительный запах, и взору предстало нечто вроде движущейся башни.