Волшебники из Капроны

Песню мира вековую
Придет Ангел петь
И вниз[7]

ниспошлетНароду Капроны.
Даст мир вечный
Без болезней вечно,
Без войн триумфально
Народу Капроны.
Дьяволица Белая
Из Капроны изгнана.
Мир пришел, и доблесть вернулась
Народу Капроны.[8]

Они кончили петь, и воцарилась тишина. Ни с гор, ни с Нового моста, ни с улиц внизу не доносилось ни одного звука. Все умолкло. Как же они были поражены, когда Ангел едва заметным движением стал медленно скатывать свиток. А сияющие, широко распростертые крылья опустились и встали за его спиной; Ангел встряхнул ими, приводя в порядок перья. И они зашумели, но это был не металлический звук, а мягкое шуршание настоящих крыльев. А в воздухе разлился аромат, такой сладостный, что какое-то мгновение они ничего кроме него не воспринимали.

И тут Ангел взлетел. И пока огромные золотые крылья проносились над ними, они слышали это благоухание вновь, а вместе с ним и пение. Словно сотни голосов, стройно и мощно, исполняли мелодию «Капронского Ангела». Они не знали, был ли это только Ангел или кто-то еще. Они стояли, глядя вверх, и следили, как золотая фигура кружила и реяла и снова кружила, пока не превратилась в золотое пятнышко, сверкающее в небе. А кругом по-прежнему ничто, кроме пения, не нарушало тишину.

— Пожалуй, нам лучше спуститься, — вздохнула Роза.

При одной мысли об этом Ренату бросило в дрожь.

— Не беспокойтесь, — тоже вздохнув, сказал Крестоманси.

Внезапно они снова все оказались внизу, стоя на крепком булыжнике соборного дворика. И Собор вновь был огромным белым зданием, дома — высокими, горы подымались далеко за ними, а людей, окруживших их, никак нельзя было обвинить в чрезмерной сдержанности. Они все бежали туда, откуда можно было увидеть реющего в солнечных лучах Ангела. Архиепископ не скрывал слез, герцог тоже. Они стояли у герцогской кареты, сжимая друг другу руки.

И тут Крестоманси, очень вовремя, вернул всех с небес на землю, чтобы люди насладились еще одним чудом. Герцогская карета вдруг задвигалась, закачалась на своих рессорах. Обе дверцы распахнулись. Из одной, с трудом протискиваясь, вылезла тетя Франческа, вслед за ней вывалился Гвидо Петрокки. Из другой выкатились Ринальдо и рыжеволосая тетка Петрокки. А за ними вперемешку вылетали Монтана и Петрокки — еще, еще и еще, пока каждому не стало ясно: карета была набита ими до отказа, и непонятно, как уместилось их там такое огромное число. Люди перестали толпиться, чтобы смотреть на Ангела, теперь они столпились, чтобы поглазеть на герцогскую карету.

Роза и Марко, обменявшись взглядами, начали пятиться, пытаясь затеряться среди зевак. Но Крестоманси остановил их.

— Все будет в порядке, — сказал он, кладя каждому руку на плечо. — А если нет, я устрою вас в доме волшебников в Венеции.

Антонио, высвободившись от одного из дядей Петрокки, поспешил вместе с Гвидо к Тонино и Анджелике.

— Целы? — в один голос спросили они. — Это вы наслали грифонов... — И, осекшись, холодно уставились друг на друга.

— Да, — сказал Тонино. — Простите, что вас превратили из-за нас в марионеток.

— Она нас перехитрила, — сказала Анджелика. — Но вы хотя бы остались в собственном платье. А взгляните на нас. Мы...

Но тут тетки и двоюродные потащили их в разные стороны из страха, как бы они не оказали друг на друга пагубного влияния, а дядья поспешили дать свитера и верхнюю одежду. А Паоло от Ренаты отпихнула тетя Мария:

— Не стой рядом с ней, миленький мой!

— Спасибо тебе все-таки, что помог мне влезть на купол, — только и успела сказать Рената, которую тоже уже тащили подальше от Паоло.

— Погодите вы! Минуточку! — громко призвал Крестоманси.

Все обернулись к нему — уважительно, но с явной досадой.

— Если вы, каждый из ваших домов, не перестанете относиться к другому как к сборищу негодяев, могу обещать вам, что очень скоро Капрона снова падет.

Все, и Монтана, и Петрокки, одинаково возмущенные, воззрились на него. Архиепископ взглянул на герцога, и оба, ища убежища, засеменили к паперти Собора.

— О чем это вы говорите? — вспылил Ринальдо, наступая на Крестоманси. Его достоинство было задето: из него посмели сделать куклу! Взгляд его глаз сулил всем и каждому коровьи лепешки на голову — и особенно обильно Крестоманси.