Тонино и Анджелика тряслись в его карманах, пока не почувствовали, что он нырнул в открытую дверь. Карманы сильно качнулись. Потом качнулись в другую сторону: герцог, скользнув по паркету, остановился.
— Лукреция! Это… это уже ни на что не похоже! Ну почему вы всегда посылаете меня не туда!
— Я не могу отвечать за нерадивость прислуги, милорд, — раздался на некотором расстоянии ледяной голос герцогини. — В чем, собственно, дело?
— Это… — начал герцог. — Эти… — Тонино и Анджелика почувствовали, что он дрожит. — Это все были Монтана и Петрокки. Были! Я посылал за ними. Да, посылал.
— И что, если были? — раздался голос герцогини гораздо ближе. — Желаете разделить с ними компанию, милорд?
Они почувствовали, как герцог отступает, пасуя перед герцогиней.
— Нет. Отнюдь нет! Исполнять ваши желания, моя дорогая, для меня всегда удовольствие… Я… я… просто хотел бы знать почему. Они ведь пришли сюда насчет грифонов.
Голос герцогини снова отдалился.
— Потому, если вам угодно, что Антонио Монтана меня узнал.
— Но… но… — пролепетал герцог, смущенно хихикнув, — вас все знают, моя дорогая. Вы — герцогиня Капронская.
— Я имею в виду, узнал, кто я на самом деле, — сказала герцогиня уже со значительного расстояния.
И вслед за этим хлопнула дверь.
— Взгляните! — сказал герцог прерывающимся шепотом. — Вы только взгляните!
Он не успел договорить, как Анджелика и Тонино, упершись ступнями в швы его карманов, высунули головы из-под клапанов.
Они увидели тот самый блестящий зал, в котором однажды, ожидая взрослых, угощались пирожными: те же золоченые стулья и расписанный ангелами потолок. Но на этот раз блестящий пол был устлан марионетками. Они лежали навалом, дряблые, гротескные страшилища, брошенные как попало, — так лежали бы люди, внезапно свалившись. Они составляли две группы. И это все, что можно было о них сказать: определить, кто из них кто, было невозможно. В кучах лежали Панчи, Джуди, Палачи, Продавцы сосисок, Полицейские и даже один странноватого вида Дьявол, и куклы эти повторялись снова и снова. Судя по их числу, обе семьи, видимо решив, что таинственные грифоны каким-то образом связаны с Тонино и Анджеликой, послали во дворец почти всех взрослых из каждого дома.
Тонино не мог вымолвить ни слова. Анджелика закричала:
— Гадина! Мерзкая гадина! Помешалась она на куклах, что ли?!
— Она всех людей такими видит, — сказал с горечью герцог. — Простите меня, оба простите. Это уже слишком. Это ей даром не пройдет! Ужасная женщина! Не понимаю, почему я на ней женился, — наверное, это тоже было заклятием.
— Как вы думаете, она догадывается, что вы нас подобрали? — спросил Тонино. — Она, должно быть, недоумевает, куда мы делись.
— Может быть, может быть, — пробормотал герцог.
Он ходил по залу взад-вперед, а Тонино с Анджеликой, высунувшись из его карманов, смотрели на пол — на кучи разбросанных по полу неподвижных кукол.
— Ей теперь, конечно, все нипочем, — говорил герцог. — Во всяком случае, с обеими семьями она разделалась. Ох я дурак!
— Вы не виноваты, — сказала Анджелика. — Нет, виноват. Я не умею быть твердым.
Всегда выбираю легчайший путь… Что там еще?
Он рывком опустил клапаны карманов; Тонино и Анджелика оказались в темноте.
— Ваша светлость, — сказал майор со скрипучими сапогами. — Пизанский флот высаживает десант за Новыми гаванями, а наши войска на южном направлении отступают в пригороды.
Они почувствовали, как герцог как-то сразу осел.
— Всё, почти разбиты фактически, — сказал он. — Благодарю вас, майор. Нет, подождите. Не будете ли вы так добры дойти до конюшен и приказать, чтобы мне заложили карету. Лакеи все, знаете ли, разбежались… И попросите подать ее через пять минут.
— Но, ваша светлость… — начал было майор. — Я хочу поехать в город поговорить с народом. Оказать народу… как это называется… моральную поддержку.
— Очень благородная цель, сэр, — обрадовался майор, и голос у него сильно потеплел. — Через пять минут, сэр. — И его сапоги заскрипели, стремительно удаляясь.
— Слышали? — сказал герцог. — Он назвал меня «сэр»! Бедняга! Я выдал ему короб лжи, и он не мог отвести глаз от этих кукол, но назвал меня «сэр» и пойдет за каретой, а ей ничего не скажет. Картонную коробку!
В сторону полетели портьеры, и герцог ринулся в соседний зал. В нем посередине стоял длинный стол.
— Ах! — выдохнул герцог и бросился к сложенным штабелем у стены коробкам.
В коробках оказались рюмки, и герцог принялся лихорадочно выгружать их на стол.
— Не понимаю, — проговорил Тонино.
— Коробка, — сказал герцог. — Не можем же мы бросить здесь ваши семьи, чтобы она им мстила. Хоть раз в жизни хочу проявить твердость. Сяду в карету, уеду, и пусть попробует меня остановить.
С этими словами он вернулся в Приемный зал, держа пустую коробку, и, опустившись на колени, стал подбирать кукол. Полы его камзола разлетелись в стороны, и Анджелика стукнулась о пол.
— Извини, — пробормотал герцог.
— Берите их осторожно, — попросил Тонино. — Иначе им будет больно.