Волшебники Маджипура

— И что? Тебе удалось обнаружить у себя пророческий дар? — Задавая эти вопросы, Корсибар думал о странном, касавшемся его самого предсказании — «Ему предстоит потрясти мир», — которое, как считалось, его отец услышал от волшебников. Но ведь вполне возможно, что корональ сам разобрал тайные письмена и узнал из них о предстоящих важных переменах в судьбе сына, в то время как Корсибар о них даже не подозревал. — Можно ли включить этот расчет в твою самопроверку? — поинтересовался он, довольный тем, что тема разговора наконец сменилась. — Скажи мне, какой получился результат, а потом посмотрим, когда это произойдет на самом деле. Итак, какова же дата смерти несчастного Пранкипина?

— Дату мне определить не удалось — не такой уж я мастер. Возможно, никто не в силах дать совершенно точный ответ. Согласно моим вычислениям, это произойдет в пределах следующих девятнадцати дней. Давай, Корсибар, посчитаем вдвоем.

— Девятнадцать дней или даже меньше. И ожидание наконец закончится, наступит время торжественных церемоний: Престимион станет короналем, а ты — понтифексом. И тогда все мы выберемся из этой мерзкой дыры и вернемся к сладкому воздуху Замковой горы… Все, кроме тебя, отец, — чуть дрогнувшим голосом добавил Корсибар.

— Да, все, кроме меня. Моим домом теперь станет Лабиринт.

— Позволь спросить: как ты относишься к этому?

— У меня было сорок лет, чтобы смириться с такой перспективой, — ответил лорд Конфалюм. — И теперь я спокоен.

— Никогда не выйти вновь к дневному свету, никогда больше не увидеть Замок…

Корональ хмыкнул.

— Но ведь у меня будет возможность время от времени выбираться отсюда.

И Пранкипин так поступал, ты же знаешь. Хотя, наверное, уже и не помнишь — когда он в последний раз появился на поверхности, ты был еще ребенком. Нет, понтифекс не обязан все время находиться под землей.

— Но мне не хватило бы кратковременных визитов к солнцу. Даже тех нескольких недель, которые я провел здесь, для меня больше чем достаточно.

Лорд Конфалюм улыбнулся.

— К счастью, Корсибар, от тебя никогда не потребуют переселиться сюда.

Для того, кто не станет короналем, лучшее утешение состоит в том, что ему не грозит стать понтифексом.

— В таком случае, я должен быть благодарен судьбе.

— Да, должен.

— И ты чувствуешь себя готовым к этой новой жизни, отец?

— Да. Полностью готовым.

— Ты будешь великим понтифексом — потому что был великим короналем.

— Благодарю тебя за эти слова. — Лорд Конфалюм с улыбкой поднялся из-за стола. Однако улыбка была напряженной, вымученной, и прижатая к телу левая рука короналя заметно дрожала. Что-то оставалось недоговоренным, что-то болезненное для короналя, что-то опасное, как взрыв.

Что же такое известно лорду Конфалюму, о чем он не пожелал разговаривать с сыном?

«Вам предстоит потрясти мир…»

Вероятно, невысказанное имело отношение к этим словам. Но вопреки предположениям Санибак-Тастимуна относительно темы беседы короналя с Корсибаром таинственное пророчество упомянуто не было.

Так или иначе, но Корсибар понял, что беседа окончена. Он изобразил перед короналем положенный по этикету знак Горящей Звезды, а потом они обнялись, уже как отец с сыном. Корсибар повернулся, чтобы выйти, и услышал за спиной звуки, свидетельствующие, что отец, не дожидаясь, пока закроется дверь, снова взялся за свои магические инструменты.

4

Септах Мелайн вошел в зал, который обычно называли Палатой Меликанда — неширокое извилистое помещение в имперском секторе Лабиринта, примыкавшее к покоям Престимиона. Апартаменты здесь были предназначены для спутников будущего короналя. Там уже находились герцог Свор и Гиялорис Пилиплокский.

— Ну вот, — заявил с порога Септах Мелайн, — у меня есть хоть какие-то новости. Названы три кандидата на должность распорядителя Игр: Великий адмирал, прокуратор и наш маленький друг Свор. По крайней мере, так мне сообщил один из лакеев понтифекса.

— Полагаю, вы полностью доверяете этому человеку, — заметил Свор.

— Не меньше, чем собственной матери, — ответил Септах Мелайн. — Или вашей, если бы я когда-либо имел удовольствие быть с нею знакомым. — Он поправил свой изумительно расшитый плащ из темно-синего шелка с частыми вкраплениями серебряных нитей, который и без того прекрасно сидел на нем, и принялся быстрыми резкими шагами мерить отполированный до зеркального блеска серый каменный пол, не теряя при этом от природы присущей ему ленивой кошачьей грации. Выражения на лицах наблюдавших за ним Свора и Гиялориса были разными: губы Свора скривились в усмешке, а во взгляде Гиялориса читалось обычное для него меланхолическое неодобрение элегантности и блеска Септаха Мелайна.