Волшебники приходят к людям

— Нас, людей, семь с половиной миллионов. — Оглядевшись по сторонам и понизив голос до шепота, он скажет еще: — Ну, а сколько троллей — кто знает? Известно только, что их очень много...

Тот, кто читал книгу Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» — а это одна из самых прекрасных книг на земле, — помнит, что родился Нильс Хольгерсон на юге Швеции, в маленькой деревушке Вестменхег.

Это был довольно несносный мальчишка.

— На уроках он считал ворон и ловил двойки, — рассказывает Лагерлёф. — В лесу разорял птичьи гнезда, гусей — дразнил, кур — гонял, в коров бросал камни, а кота дергал за хвост, будто хвост — это веревка от дверного колокольчика.

Так прожил Нильс до двенадцати лет, когда однажды, оставшись в воскресный день дома один, он увидел, что крышка заветного маминого сундука откинута и на краю его сидит маленький человечек: на голове — широкополая шляпа, черный кафтанчик украшен кружевным воротником, чулки у колен завязаны лентами с пышными бантами.

Недолго думая Нильс сдернул со стены сачок. Один взмах — и тролль забился в сетке, как стрекоза.

На этот раз шалость не прошла Нильсу даром. Тролль рассердился и заколдовал его в мальчика с пальчик.

Наказание не кажется очень уж жестоким. На спине гуся Мартина Нильс смог зато облететь всю Швецию до далекой Лапландии. И сколько же удивительного открылось ему, сколько испытал и узнал он в долгом пути, каких замечательных людей встретил...

И Астрид Линдгрен родилась на юге Швеции, в Смоланде, в крестьянской семье, только лет примерно через сто после того, как возник там мальчик Нильс из сказки.

Смоланд — страна озер и скал. Земля здесь покрыта гранитными валунами; их в древнейшие времена принесли на широких своих спинах ледяные поля. Прежде чем посеять хлеб, нужно убрать камни.

— Как они работали! — вспоминала Астрид Линдгрен о родных. — До сих пор мне видится длинная каменная стена, которую бабушка сложила своими руками.

Предоставленные себе, бесконечными северными вечерами дети рассказывали друг другу сказки. И так как истории Астрид, по общему мнению, были самыми таинственными, ее прозвали «Наша Сельма Лагерлёф».

Забыла ли она об этом, когда выросла?

Может быть, ей и казалось, что забыла, но на самом деле это только спряталось в ней.

Однажды тяжело заболела дочка Астрид. Надо было развеселить бедную девочку, метавшуюся в жару. Астрид сидела у постели больной, полная тревоги, и мысленно призывала всех, кто мог бы помочь утешить дочку; духов сказки тоже — их-то, конечно, прежде всего.

Тогда впервые явилась известная теперь всему миру веснушчатая девятилетняя девочка с рыжими косичками, проживающая на окраине маленького шведского города в доме, который она назвала вилла «Курица», вместе с обезьянкой господином Нильсоном и лошадью, — словом, явилась Пеппи Длинныйчулок, дочь капитана Эфроима Длинныйчулок.

Ее увидели одновременно и дочка и мама. Они ужасно обрадовались неунывающей одинокой девочке и улыбнулись ей; замечено, что если человека встретят улыбкой, он на всю жизнь останется как бы освещенным солнцем.

А потом все пошло само собой. Раз уж Пеппи появилась, она-то придумает такое, что не соскучишься.

Но все-таки как же она возникла?

Однажды в Копенгагене собрались трое писателей, награжденных премией имени Андерсена, высшим отличием сказочников: Памела Трэверс, Астрид Линдгрен и Эрих Кестнер.

Встречу они решили отпраздновать в кабачке. Астрид Линдгрен больше всего хотелось потанцевать.

Ведь и Пеппи без ума от танцев. Помните, когда воры Блом и Громила Карл попытались ограбить одинокую обитательницу виллы «Курица», Пеппи сперва связала их. А потом разрезала веревки, но с условием, что Громила Карл станет с ней танцевать, а Блом будет им играть на гребенке с папиросной бумагой.

Воры совсем выбились из сил, но Пеппи все не отпускала их:

— Нет, нет, дорогие мои, я не натанцевалась! О! Я могла бы плясать до четверга, — сказала она, когда пробило три часа ночи.

Но это был праздник Кестнера: в тот день именно он получил Андерсеновскую премию. Кестнер был настроен задумчиво и немного торжественно: хотелось ему поговорить о самом главном.

— Вот смотрите, — сказал он Линдгрен и Трэверс, — премией награждены вы — две женщины — и только один мужчина. Чем это объяснить? Может быть, тем, что вы, матери, видите, понимаете, чувствуете своих детей, а вот я знаю по-настоящему одного-единственного ребенка: себя самого, каким я был когда-то. К прошлому тянется бесконечно длинный и хрупкий колодец, чудом сохранившийся, — и это все, что позволяет мне писать. Со дна колодца видна звезда. А когда глядишь с вершины в глубь колодца, открывается твое детство.

— Вы правы, — согласилась Астрид. — Матери видят многое. Но так, до конца и изнутри, чтобы писать о нем, мы тоже знаем одного-единственного ребенка.

... Этот-то ребенок и явился из Смоланда, из детства Астрид, и тогда возникла Пеппи.

— Для маленьких детей очень необходимо, чтобы жизнь шла по размеренному порядку, а главное, чтобы этот порядок завели они сами, — говорит Пеппи.