Волшебники в бегах. Часть 1

Мистрис. Мистрис Гвендолин из Селамни. Или правильнее будет сказать «из Ольдэ»[10], ведь родилась-то она там? Линн покатала на языке странно и чуждо прозвучавшее собственное имя. Нет, положительно, она нескоро сможет к этому привыкнуть. Но ты ведь всегда этого хотела, девочка, прошептал кто-то у нее в голове. Втайне, опасаясь признаться даже самой себе, но хотела. Хотела быть знатной дамой по рождению и воспитанию или, по крайней мере, казаться таковой. А иначе зачем бы ты подсматривала за хозяйкой, безуспешно пыталась подражать ее манере двигаться, репетировала перед зеркалом поклоны, улыбки и милые кокетливые гримаски, протягивала собственному отражению руку, словно бы для поцелуя?..

Обычно, правда, все кончалось ее же смехом. Грустным и горьким. Линн отчаянно желала, чтобы у нее что-то получилось, и иногда ей даже казалось, что она близка к успеху, но чаще приходилось признать, что ее потуги изобразить аристократку в лучшем случае нелепы. Жесты выглядели претенциозными, улыбки — жеманно-фальшивыми, о походке и осанке лучше вообще не вспоминать. И как, интересно, Лориссе удается всегда держаться так, словно она проглотила палку? Или смотреть на неугодного собеседника, будто графиня, которой предложили прислуживать в веселом доме. Неужели хозяйка всегда была такой, неужели с этим действительно можно только родиться, невзирая на утверждение колдуньи, что почти каждой женщине приходится воевать за свою красоту?

Конечно, хозяйка (Лорисса, лешаки бы тебя побрали, курица беспамятная, Лорисса!) обещала сделать из нее благородную девицу, а она привыкла добиваться своего, но это вовсе не означает, что теперь можно сложить руки и отстраненно ждать, пока оно само собой не случится. Надо поверить, поверить в то, что она больше не служанка, а леди. В то, что она теперь имеет право приказывать и ожидать, что ей подчинятся. И карать в случае неподчинения. Линн представила себе, как заявляет ослушавшейся ее Лориссе, что та отныне уволена и может отправляться на все четыре стороны, и скрючилась в седле, подавляя унылый смех. Н-да, если новая жизнь окажется совсем уж невыносимой, можно попробовать. Хоть повеселится напоследок, прежде чем разъяренная колдунья, отойдя от потрясения, превратит ее в молчаливую и скромную тумбочку.

Ну зачем она предложила этот дурацкий план?!

Исступленно щебетали радующиеся погожему утру птицы, сквозь листву окаймлявших тракт деревьев просачивались теплые лучи поднимающегося солнца, небо было таким ярко-синим и глубоким, что при взгляде на него начинала кружиться голова… Но Линн даже окружавшая ее умиротворяющая красота действовала на нервы. В том, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, девушка даже не сомневалась, вопрос в одном — кто из них двоих выдаст себя раньше? Линн угрюмо приписала эту сомнительную честь себе, хотя лицедейские способности хозяйки у нее вызывали едва ли не большее беспокойство. Нет, возможно, Лорисса могла много чего изобразить, по части притворства иные леди не уступают опытным актрисам, но вот роль служанки явно не для нее. Пока они вдвоем, это не так уж страшно, но на людях…

Нет, так тоже не пойдет. Линн мысленно обругала себя за высокомерие и мнительность. Надо поверить в то, что Лориссе все удастся. А иначе, если она не будет верить своей хозя… гм, своей спутнице, можно ли ожидать этого от других? Ох, как же все это сложно… Линн с дрожью и завистью подумала о тех, кому удается в один день с легкостью менять самые разные обличья и при этом выглядеть совершенно естественно. Нет, положительно, актеры — великие люди! Все до единого. Она любила театральные представления, хотя ей не столь уж часто удавалось их посмотреть, работа-то ждать не будет. Теперь Линн жалела о том, что врожденная ответственность не позволяла ей сбегать на выступление бродячих трупп, как многим знакомым служанкам. Ее частенько звали с собой, но девушка отказывалась, не желая заработать выволочку. А зря… Может, теперь понимала бы хоть отчасти, как перевоплотиться в совершенно другую женщину.

Линн исподтишка скосила глаза на колдунью. Похоже, ту одолевали не менее, если не более мрачные мысли, созвучные ее собственным. Лорисса то сжималась в комок, пряча лицо, как будто боялась, что ее узнают, или просто стеснялась показаться кому-либо в таком неприглядном облике, то, забывшись, принимала привычную горделивую и изящную позу. Руки ее, слишком белые и нежные для служанки, а потому скрытые простыми нитяными перчатками, бездумно перебирали поводья. Колдунья молчала, как и Линн. Так было проще притворяться. Но они же не могут молчать все время! Прежде всего потому, что Линн понятия не имела, куда они теперь направляются. Вернее, не знала дороги. Можно, конечно, просто следовать за Лориссой, хотя той отныне положено держаться на полкорпуса позади «госпожи», но она же так долго не выдержит!.. В этом давящем, обреченном молчании…