Волшебное зеркало Тимеи (СИ)

Напрасно питала я надежды найти союзников среди друзей и знакомых Рене. Напрасно рассчитывала хитроумными уловками разговорить слуг. Напрасно угощала Спиркса вином и дарила Таналь браслеты и перстни. Напрасно пыталась воззвать к состраданию Мишели… Все они были словно лишены сердца. Они были пунктуальны, точны, расчетливы и ответственны, но стоило мне заикнуться о чем-то, не относящемся к поручениям, как голоса их становились металлическими, ответы — односложными, глаза — пустыми. Их невозможно было ни умолить, ни подкупить, ни задобрить, ни растрогать.

Точно так же обстояло дело и с друзьями и приятелями Рене. Музыканты, к которым мы захаживали в гости, были милы в общении, но едва я делала попытку чуть приблизиться в беседе к чему-то личному, тотчас же холод проникал в их взгляд и голос. Своим мгновенным отчуждением они словно внушали — ничего личного, мадемуазель. Разговоры касались только обсуждения премьер, концертов, спектаклей, выставок, а затем следовало непрерывное питье, хохот и ощущение пустоты после этих посещений. Через некоторое время они наносили ответные визиты, где все повторялось сначала. Смех, вино рекой, музицирование… Изредка я пела, потом, улыбаясь и кланяясь, провожала их и, опустошенная, возвращалась в свою комнатку под куполом башни.

Вновь выходила на балкон, смотрела на зависшую над прудом луну и чувствовала горькую, слепящую тоску по маме, по тому, прежнему Вадиму, по Клавдии Петровне и подружкам. По моим многочисленным верным поклонникам, по любимой работе и по всей моей молодой и яркой жизни.

Отчаяние мое нарастало.

Мари…

Наконец, я начала терять всякую надежду вырваться отсюда.

А страшный день 24 октября, день нашей свадьбы, неумолимо приближался. И чем ближе он становился, тем ужаснее я себя чувствовала. Депрессия начала постепенно накрывать меня своим темным крылом. Я стала беспрерывно плакать ночами, отчего утром под глазами образовывались мешки. Все чаще за завтраком я выглядела уныло и скорбно, и, наконец, однажды Рене, не выдержав, сказал:

— Дорогая, твое состояние весьма огорчает меня. Скажи, разве тебе плохо здесь? У тебя есть прекрасная комната, в твоем распоряжении целый штат слуг, ты проводишь много времени на природе… Мне тяжело видеть, как ты угасаешь. Чем я могу развеселить тебя? Будь у меня больше времени, я непременно придумал бы что-нибудь, но через три дня я улетаю в Испанию… Ты ни разу не выразила желания поехать на гастроли вместе со мной, иначе я взял бы тебя с радостью.

«Я улетаю в Испанию…» Значит, замок находится не в Испании, — автоматически отметила я, исключив из географии поиска эту страну.

Старик выжидательно смотрел на меня, но у меня хватило ума не сказать, что он отвратителен мне настолько, что даже Испания не в силах это изменить.

— Как-нибудь возьми, пожалуй… — Предложение, тем не менее, меня обрадовало, но не возможностью посетить другие страны, а возможностью узнать, где он хранит мой заграничный паспорт.

И если Бог будет на моей стороне, может быть, он позволит мне ускользнуть от ненавистного Валлина…

Я подняла на Рене печальные глаза, раздумывая, стоит или нет высказать еще одну мысль, которая давно не давала мне покоя.

— Ты знаешь… — начала я осторожно, — я просто скучаю. У меня здесь совсем нет подруг…

— Нет подруг… — ворчливо перебил Рене. — Ты сама вечно сидишь в гостях, как бука! А ведь и Даная, и Лидия, и Календи — все были бы не прочь подружиться с тобой!

Лидия — сухая чопорная блондинка, арфистка.

Календи — заносчивая, но очень красивая шатенка с флейтой.

— Помнишь наш первый прием? — продолжила я чуть увереннее, словно обретя почву под ногами. — Там была женщина по имени Роза…

Рене поморщился.

— Роза? Эта сумасшедшая художница? Жена вечно пьяного русского барабанщика…

«Русского…» — по сердцу прошла горячая волна.

— Да, Роза… Она показалась мне интересной… Если бы ты разрешил ей почаще бывать у нас, она бы, пожалуй, смогла поднять мне настроение…

Рене задумался. Я с замиранием сердца ждала его вердикта.

Наконец, взгляд его потеплел.

— Бывать у нас… Как хорошо ты это сказала! Что ж, я приглашу ее письмом. Но если ты что-то задумала, помни — как только ты выйдешь с ней за ограду замка, она упадет в обморок, увидев тебя.

Я прекрасно это помнила. Но убегать вместе с Розой не входило в мои планы.

— У меня не было подобных мыслей… — я хотела прибавить «милый», но передумала, дабы Рене не заподозрил меня в двуличии.

— Ну что ж, — наконец, выдавил из себя Рене. — В будущую среду Роза навестит тебя. А месяца через два мы отправимся с тобой на гастроли в Швейцарию.

— А паспорт, Рене? Ты не забыл, куда положил мой заграничный паспорт? — уцепившись за повод, деланно спокойно спросила я, а сердце ухнуло в пятки.

Он внимательно посмотрел мне прямо в глаза, и холодок пробежал по моей спине.

— Не волнуйся, дорогая. Я никогда ничего не забываю. Твой загранпаспорт в библиотеке, в нижнем ящике стола.

Острые глаза старика пронзили меня насквозь, и он добавил:

— Не забудь и ты.