Волшебные яблоки

— На воре и шапка горит, — сказал Новожилов. — Эта Самухина вообще не вызывает моего доверия.

— А моего доверия вызывает, — сказала Журавлина.

— Попробуй только обыщи, — сказал Бурляев.

— Смотри-ка, Новожилов, вот и второй вор нашелся, — засмеялся Саша Терещенко. — Лупа пропала одна, а воров уже двое. Даже трое, потому что я тоже не позволю себя обыскивать.

— И я не позволю, — сказала Журавлина.

— И я!

— И я!

— И я!

Шумели уже все ребята, а потом полезли под парты, чтобы найти эту несчастную лупу.

— Да что вы, ребята, никто не будет вас обыскивать! Я этого не позволю! — Серафим Никандрович был взволнован прямо-таки до слез.

— Вор должен быть изобличен, — не унимался Новожилов. — Пока лупа не будет найдена, никто из класса не выйдет.

У меня неприятно заболел живот, как будто это я стащила лупу.

— Если вы, Серафим Никандрович, будете тратить свою зарплату на всяких воров…

Серафим Никандрович покраснел и впервые за все время, что я его знаю, закричал:

— Молодой человек, не зарывайтесь! И не считайте мою зарплату! И вообще пусть все идут на перемену, мне нужно проветрить кабинет.

Но если вы думаете, что Новожилов успокоился, то жестоко ошибаетесь.

— Вы не знаете людей, — сказал Новожилов, — из-за вашей доброты вам сядут на голову. Оставлять без внимания кражу…

— Моя голова сгодится еще на что-нибудь, кроме участи удобного кресла! — крикнул Серафим Никандрович.

— Вы плохо знаете наш класс, — невозмутимо продолжал Новожилов. — Еще в первом классе Бурляев стащил у Начинкина рогатку, а в прошлой четверти Самухина стащила у Терещенко фотографию. Но мы равнодушно прошли мимо этих фактов.

Сашка Терещенко покраснел, а уж если говорить про меня…

— Я сам подарил Самухиной фотографию, — сказал вдруг Сашка.

Он соврал. Никакой фотографии он мне не дарил.

— А теперь Терещенко еще и лжет!

— Да ну, ребята, — проверещала Кокорева, — вывернем все карманы, да и пойдем на перемену!

Ох, уж эти мне чистюли! Им ничего не стоит вывернуть свои скучные карманы с накрахмаленным носовым платочком! Ну что у нее еще может быть в кармане!

Но все молчали. Тяжело и как-то звонко молчали. И вдруг раздался радостный вопль:

— Серафим Никандрович! Я все понял! Идите скорей! Посмотрите!

Это кричал Юрка Бабаскин. Он сидел, низко нагнувшись над партой, и рассматривал что-то в лупу.

Все то время, что мы шумели, он себе спокойненько держал лупу в руках, сидя перед самым носом Серафима Никандровича!

— Ну, Яичница, ну, гусеница… — начал Новожилов.

И тогда Журавлина поднялась со своего места, спокойно прошла к парте Новожилова и ударила его по лицу. Новожилов опешил, потом посмотрел на учителя.

— Вы видели? Она меня ударила…

— Вижу, — холодно сказал Серафим Никандрович, потом обратился к Журавлине: — Вашу фамилию я знаю, а имя?

— Екатерина, — буркнула Журавлина.

— Екатерине Петровой я ставлю пять за активность на уроке…

Стоит ли рассказывать, как Новожилов искал «справедливости», но, к счастью, своей справедливости не нашел. Его понятия о справедливости разошлись с понятиями Серафима Никандровича и всего нашего класса, включая даже Кокореву.

А еще после этого урока подошел ко мне Сашка Терещенко и сказал:

— Слушай, Самухина…

Кто бы знал, как я испугалась! Я ждала мести за украденную фотографию. И как это получилось, что Новожилов узнал про нее? Ведь я никому не рассказывала. Ну, разве что Верке Бучкиной, Лейле Гусейновой и Наташке Скворцовой, а больше никому.

— Что? — ответила я.

— Подари мне свою фотографию, Рита… — сказал Сашка.

Вот и вся маленькая история про лупу. Почему я так запомнила ее — не знаю. Но чего вы от меня хотите. Я всегда помню не то, что надо.

5. Народный артист

А однажды у нас в классе артист появился. Настоящий. С экспедицией приехал в кино сниматься. Если честно говорить, то даже мне он понравился. Такой весь красивенький, аккуратненький, чистенький… Я, конечно, таких не очень-то люблю, но артист! Это ведь не шуточки — учиться в пятом классе и уже быть артистом. А девчонки наши — те вообще с ума посходили. Но Никитин (такая у артиста была фамилия) не соизволил обратить на них внимания. У него вообще был какой-то рассеянный взгляд, как у Новожилова, — сквозь тебя, будто пешка ты полная и пустое место.

Журавлина тогда уже ходила ко мне, помогала по учебе. Но я очень удивилась, когда ко мне пришли однажды Кокорева с Бучкиной. Они сказали, что не знают, как решать задачу. Это Кокорева-то не знает! Я тогда очень удивилась, но промолчала.

Занимались мы с Журавлиной обычно не за письменным столом, а за обеденным, потому что за письменным места на двоих было мало. Но Кокорева с Бучкиной уселись за письменный. Мы с Журавлиной позвали их к себе, но они не прореагировали. Так-то их интересовала задача! Да и за письменным столом они не думали ничего делать, а только глазели в окошко. Интересно, что там можно было высмотреть? Я хотела было задать этот вопрос, но меня опередила Журавлина:

— Что, у вас там за окном медом намазано? — спросила она.

— Хитрая ты, Журавлина! — вдруг взорвалась Кокорева. — Как будто мы не знаем, почему ты с Самухиной занимаешься.