Волшебные миры Хаяо Миядзаки

До этого фильм обещал стать обычным приключением в стиле фэнтези, но теперь многое изменилось. Изначально Миядзаки предлагал объединить Тихиро с Хаку, приспешником Юбабы, чтобы они вместе свергли ведьму. Потом он решил, что Безликий вырастет до огромных размеров и разрушит купальни.

Ни один из этих сценариев в итоге не использовали. Несмотря на то что у Тихиро и Хаку складываются позитивные, даже потенциально романтические отношения, а Безликий в какой-то момент разрастается до пугающих размеров, в центре внимания всё равно остается моральная и эмоциональная эволюция Тихиро в отношении чудовищно увеличивающегося Безликого. По-настоящему захватывает в этом фильме развитие зрелости Тихиро, которая противостоит всё более странному поведению Безликого, а не очевидная жестокая кульминация.

Новая сюжетная линия потребовала некоторых серьезных дополнений и изменений. Миядзаки уже создал сцену, где Тихиро становится работницей купален, а также незабываемый эпизод очищения вонючего духа, в котором раскрывается, что на самом деле это речной бог, страдающий от загрязнения реки. А теперь режиссер добавил жуткую сцену в середине фильма, где Тихиро видит Безликого, одиноко стоящего снаружи под дождем, и приглашает его войти. С этого момента отношения Тихиро с Безликим играют важнейшую роль в фильме.

Впустив Безликого, Тихиро создает в купальнях хаос. Сначала это существо пытается купить любовь золотыми самородками и колдовскими услугами, а потом, когда ему хотят помешать, начинает терроризировать купальни. Иногда он подкупает работников купален золотом, чтобы они, танцуя, ему прислуживали и приносили блюда с вкусной едой; иногда он пожирает самих работников, разверзая свою огромную зубастую пасть в людоедском остервенении. Тихиро останавливает его. Она делает это с помощью волшебного горького пирожка, который надеялась дать своим родителям, чтобы разрушить наложенное на них заклинание. Ее помощь подействует, но только после того, как происходящее в купальнях превратится в настоящее действо, где главную роль исполняет существо, чьи аппетиты возросли до совершенно гротескных масштабов, ибо Безликий воистину неистовствует. В конце концов, он начинает изрыгать съеденных работников купален вместе с какой-то желчью, напоминающей черную кровь.

Миядзаки не позволяет хаосу уничтожить всё вокруг, но аппетиты Безликого угрожают жизни купален. Тихиро отвергает избыточный аппетит, она остается маленьким, но крепким маяком самоконтроля в мире излишеств. Пища – ее отсутствие или присутствие – становится силой, которая формирует их обоих. Миядзаки предполагает, что ни прямое отрицание, ни лихорадочное потребление не гарантируют удовлетворенности жизнью.

Еда уже играла важную роль, обычно положительную, во всех фильмах Миядзаки. Но в «Унесенных призраками» пища появляется в нескольких затейливых и, кажется, противоречивых образах, и начинается это со сцены волшебного превращения родителей Тихиро. Иногда еда оказывается горьким лекарством, иногда это утешение.

Есть прекрасная сцена, например, когда Хаку дает несчастной Тихиро рисовые шарики и говорит, что «заколдовал их». Настоящая магия – это забота, которая выражается в этих рисовых шариках, знаке традиционной японской культуры.

В других сценах фильма нам показываются патологии, связанные с едой. Например, для родителей Тихиро и Безликого пища опасна и вызывает зависимость. В других сценах она выполняет открыто трансгрессивную роль, связанную с рвотой (у Безликого) и экскрементами (у духа помоек). Однако в конечном счете еда не только иллюстрирует эксцессы современного общества, но и прокладывает путь к более значимому существованию.

В начале фильма Тихиро изображается буквально как анорексик и демонстративно отказывается от пищи, которую едят родители[272]. После того, как они превращаются в свиней, Тихиро обнаруживает, что ее собственное тело начинает исчезать: «Прозрачная!» – испуганно восклицает она. Именно в этот момент она встречает Хаку, тот заставляет ее съесть волшебную ягоду, и она снова становится непрозрачной. Но даже здесь мы видим, как она пытается отказаться от ягоды, в ужасе скривив лицо. В этих ранних сценах Миядзаки определяет Тихиро через отречение, как будто единственный способ жить в мире – это отвергать его. Для режиссера, который так заботится о детях, образ исчезающего ребенка представляет серьезный страх.