Волшебные миры Хаяо Миядзаки

Однако, избегая сатиры, Миядзаки привносит в «Лапуту» острые ощущения от приключенческой классики девятнадцатого века, например, его любимого «Острова сокровищ» шотландского писателя Роберта Льюиса Стивенсона, а также восторженное чувство соприкосновения с чудесами от одного из его любимых авторов научной фантастики, французского провидца Жюля Верна[139]. Как и «Остров сокровищ», «Лапута» привлекает аудиторию отважным героем-сиротой, захватывающими сценами погони, шайкой пиратов и, что необычно для Миядзаки, настоящим злодеем, который не раскаивается в своих деяниях вплоть до кульминации фильма. Элементы в стиле Верна более своеобразны и заключаются в том, что мы назвали бы визуальной эстетикой «стимпанка», жанра на стыке ретро и научной фантастики, в котором действие происходит во времена, когда, по словам режиссера, «техника была веселым занятием»[140]. В картине представлен целый ряд невероятно странных летательных аппаратов. В их числе мухолет, маленький летательный аппарат, который выглядит и звучит как нечто среднее между мотоциклом и шершнем и в который Миядзаки вложил много любви и труда, и гораздо более зловещий гигантский военный самолет под названием Голиаф.

Однако больше всего впечатляет «летательный аппарат» самого замка Лапуты, в котором сочетаются и технологии, одновременно волшебные и футуристические, и темная тайна, которая делает эту технологию разрушительным оружием.

Не менее важную роль в общем визуальном впечатлении от картины сыграла маленькая страна Уэльс, чьи пейзажи и люди легли в основу фильма. Успешно избежав создания сиквела «Навсикаи», Миядзаки отправился в путешествие в Уэльс, чтобы сделать зарисовки для пейзажей «Лапуты». Такахата и Судзуки занимались организацией новой студии, и он поехал туда один. Эта поездка оказала глубокое влияние на мастера как с эстетической точки зрения, так и с политической. Хотя Уэльс и является частью Великобритании, он по-прежнему гордится своей доанглосаксонской кельтской идентичностью. Миядзаки уже давно очаровала связь кельтов с природой – в ней он нашел европейский аналог японской синтоистской традиции.

Приехав в Уэльс в конце весны 1985 года, он был поражен жутковатой красотой валлийской сельской местности, усеянной грозными средневековыми замками, стоящими высоко над морем. Когда Миядзаки изучал горные ландшафты, больше всего его впечатлили огромные кучи шлака – мрачные, но почему-то запоминающиеся побочные продукты столетий добычи угля.

Особенно волновала Миядзаки борьба шахтеров. Прошло всего два месяца с окончания самой жестокой и бурной забастовки в истории угольной промышленности Великобритании. Шахтеры всего Соединенного Королевства пришли в ярость от плана премьер-министра Маргарет Тэтчер закрыть угольные шахты и устроили массовую забастовку, а местами и демонстрации с применением насилия. Одни из самых диких потасовок происходили в Южном Уэльсе, куда и отправился Миядзаки. Забастовки обернулись неудачей и привели к удручающим последствиям в виде заброшенных зданий и упадка духа. Все это глубоко потрясло режиссера.

Сэйдзи Кано предполагает, что валлийские шахтеры напомнили Миядзаки о борьбе профсоюза с руководством во времена его работы в «Тоэй», и процитировал слова режиссера, который признался, что «ощутил чувство солидарности с шахтерами»[141].

То время казалось всё более далеким, потому что в 1980-е Япония переживала великую эпоху экономического роста и процветания. Миядзаки стремился к более простому, нематериалистическому образу жизни, что ясно проявляется в изображении шахтеров, положительных персонажей «Лапуты», и, в более метафизическом смысле, в его твердом решении создать приключенческий сюжет без всякого цинизма и нигилизма. Жители деревни, которые поддерживают и защищают Ситу и Пазу от пиратов и военных, очень бедны, но при этом всеми силами стараются создать безопасное пространство для жизни.