У Людоеда было семь дочерей — ещё маленьких. У всех этих маленьких людоедок был прекрасный цвет лица, потому что они, так же как и их отец, ели сырое мясо; но глазки у них были серые и совсем круглые, носы крючковатые, а рты огромные, с длинными зубами, очень острыми и посаженными весьма редко. Они были ещё не очень злые, но подавали большие надежды, ибо уже кусали маленьких детей, чтобы сосать их кровь.
Их рано уложили спать, и они всемером лежали на широкой кровати, каждая — с золотым венцом на голове. В комнате стояла другая кровать, совсем такая же: на эту-то кровать жена Людоеда и уложила семерых мальчиков, после чего сама легла спать рядом со своим мужем.
Мальчик с пальчик, заметив, что у дочерей Людоеда золотые венцы на головах, и опасаясь, как бы Людоед не раскаялся, что не зарезал их сразу в тот же вечер, встал среди ночи, снял с братьев колпаки и тихонько надел их на головы дочерям Людоеда; сняв с них золотые венцы, он надел их на головы своим братьям, чтобы Людоед принял их за своих дочерей, а своих дочерей — за мальчиков, которых ему хотелось зарезать. Все вышло так, как он и предвидел: Людоед, проснувшись ночью, пожалел, что отложил на завтра то, что мог сделать накануне. Он быстро выскочил из постели и, схватив свой нож, сказал: «Посмотрим-ка, как поживают наши путники, не будем медлить».
И вот он ощупью пробрался в комнату своих дочерей и приблизился к постели, где лежали мальчики; все они спали; не спал только Мальчик с пальчик и очень испугался, когда почувствовал, что Людоед щупает ему голову рукой, как он ощупал уже головы всем его братьям. Людоед, дотронувшись до золотых венцов, сказал: «И впрямь, натворил бы я бед; вижу, что я слишком много выпил вечером». Потом он подошёл к кровати своих дочерей и, нащупав колпаки, сказал: «Вот они, молодцы; теперь за дело». Сказав это, он, уже не раздумывая, перерезал горло своим дочерям. Весьма довольный, что исполнил это дело, он пошёл и снова лег рядом со своей женой.
Как только Мальчик с пальчик услышал храп Людоеда, он разбудил своих братьев и сказал им, чтоб они живо одевались и шли за ним. Они тихонько спустились в сад и перелезли через стену. Всю ночь они бежали, все время дрожа и сами не зная, куда бегут.
Людоед, проснувшись, сказал жене: «Ступай-ка наверх да собери этих вчерашних плутишек». Жену Людоеда весьма удивила его доброта, она не подозревала, в каком смысле он сказал «собери», и думала, что он велел ей собрать их в дорогу. Она пошла наверх и немало была удивлена, когда увидела, что дочери её зарезаны и плавают в своей крови.
Начала она с того, что упала в обморок (ибо это — первый выход, который почти всякая женщина находит в подобном случае). Людоед, опасаясь, что жена его, которой он поручил это дело, может замешкаться, сам пошёл наверх — помочь ей. Он удивился не менее, чем его жена, когда увидел это ужасное зрелище. «Ах, что я наделал! — воскликнул он. — Они за это поплатятся, презренные, и тотчас же!»
Он тут же вылил на жену целый горшок воды и, приведя её в чувство, сказал ей: «Живо, дай мне мои семимильные сапоги, чтоб я мог их поймать». Он отправился в путь и, набегавшись в разные стороны, напал в конце концов на ту тропинку, по которой шли бедные дети, а им до отцовского дома оставалась всего сотня шагов. Они увидали Людоеда, шагавшего с горы на гору и переступавшего через реки так же просто, как если бы это были ручейки. Мальчик с пальчик, увидев поблизости скалу с пещерою, спрятал в неё своих братьев и сам в неё заполз, но продолжал следить, что дальше будет делать Людоед. Людоед, весьма уставший от пути, пройденного понапрасну (ибо тот, кто носит семимильные сапоги, очень устаёт в них), пожелал отдохнуть и случайно сел на скалу, в которой спрятались мальчики.
Так как он изнемогал от усталости, то, посидев немного, заснул и так ужасно захрапел, что бедные дети испугались не меньше, чем тогда, когда он взял нож, чтобы зарезать их. Мальчик с пальчик меньше испугался и сказал своим братьям, чтоб они скорее бежали домой, пока Людоед крепко спит, и чтоб о нём не беспокоились. Они послушались его совета и живо побежали домой.
Мальчик с пальчик, приблизившись к Людоеду, тихонько стащил с него сапоги и тут же обулся в них. Сапоги были весьма большие и широкие, но так как они были волшебные, то обладали свойством увеличиваться и уменьшаться, смотря по тому, на какие ноги их надевали, так что они пришлись ему впору, словно для него и были сшиты.