Волшебный фонарь

Жалкий покорно поднимает граненый стакан с перцовкой, пьет залпом и с отвращением запивает горьковатой водой и, глядя на пустые стаканы, со слезой говорит:

— Не жалеем себя, Семен.

ЗОЛУШКА

В сумерках по пляжу ходили санаторные парочки. Девушка с длинным тонким носом Буратино говорила своему спутнику:

— Я, как Золушка, потеряю туфельку, а вы, как принц, ее найдете, хорошо?

Он, в широких тяжелых штанах из жатки и фисташковых сандалетах мелитопольского покроя, в мелких дырочках, не отвечая, уныло топал за нею.

А она все время капризно покрикивала:

— Будьте принцем, я хочу, чтобы вы были принцем.

Взошла холодная балтийская луна.

Она остановилась и сказала:

— Я хотела бы иметь платье из белых лотосов. — И, подняв к нему лицо, попросила: — Ну, скажите мне что-нибудь солнечное…

Он обнял ее огромными ручищами и замычал.

«ВСЕСИЛЬНЫЙ СОЛИДАР»

Замучил сапожник пятого разряда сапожно-ремонтной мастерской города Моршанска. Каждую неделю присылает новую поэму.

«Дорогой товарищ поэт!

Я, конечно, сапожник, сижу и забиваю гвозди молотком, но в голове моей шевелятся отдельные мысли, которые хочу передать потомству. И вот, сидя за сапожным инструментом, я выдумываю жизнеутверждающие оптимизмы — заветы трудящимся.

Я, конечно, имею дело с дратвой, с варом, это мой хлеб, но хочется высказать идеи для счастья человечества и всей системы.

Голова моя облысела, хотя не так стар. Виною тому Отечественная война, трудности пропитания».

К письму приложена поэма «Всесильный Солидар» об интернациональной дружбе и фотография. У автора вид философа, который хочет познать жизнь и объединить весь мир. Перед ним аккуратно разложены сапожные инструменты.

ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ

Когда-то я жил на Арбате и соседкой моей была девушка из семьи знаменитых русских цирковых дрессировщиков. В комнате ее, у окна, стоял большой, похожий на подводный грот, аквариум, в котором среди красных водорослей и перламутровых ракушек, в зеленоватой сказочной воде жили золотые рыбки.

Это нам кажутся все рыбки одинаковыми. А для нее каждая была личностью со своим характером, своим норовом, были рыбки кроткие, ленивые, были шалуны и капризули, были всеядные и рыбки-гастрономы. И каждую она нарекла, как человека, именем.

Длинная, стремительная вертихвостка была Василий. Толстая сонливая рыбка была Тарас. Маленькая, юркая, хищная, на лету хватающая корм, была Валентин.

Для них тоже все люди были на одно лицо, только хозяйка их была другая, и в темноте они узнавали ее силуэт, ее фосфоресцирующее лицо, а на ее певучий голос откликались. И стоило только ей позвать: «Василий, Василий!..», как Василий тотчас же бросал суетные дела свои, подплывал к стеклянной стенке и глядел выпученными глазками: «В чем дело? Я тут!»

Каждый день ранним, ранним утром, когда квартира еще спала, и вечером, после работы, она кормила свою золотую гвардию и из-за двери слышалось: «Василий… Василий… Ап!.. Тарас… не зевай! Валентин… брось свои хулиганские штучки!..»

Однажды зимним вечером, во время очередного кормления, она зачем-то внезапно открыла дверь в кухню, и от дверей, грохоча сапогами, отскочил пузан в габардиновой гимнастерке с широким военным ремнем.

— Вы, конечно, извините, — сказал управдом, — но поступили сигналы. У меня режимная улица, а у вас без прописки живут каких-то два Василия, один Тарас и один Валентин.

НА ПОХОРОНАХ

Дальнее кладбище за городом. Холодный дождь со снегом.

Шофер черного похоронного автобуса, сгрузив гроб, тут же разворачивается и собирается уезжать. Плачущие родственники уговаривают его подождать до конца похорон.

— Не могу. У меня наряд.

Ему суют три рубля.

— Не имею права срывать план.

Ему дают пять рублей.

— Меня деньги не интересуют.

Дают красненькую.

Он прячет ее, скомканную, в карман и тут же начинает бешеную деятельность.

Он опускает гроб в могилу, командует: «Вира! Майна! Потише. Чуть-чуть. Порядок. Амба!» Он утешает: «Мамаша, не убивайтесь, все там будем…» На обратном пути рассказывает анекдоты армянского радио.

В ПАРИКМАХЕРСКОЙ

— Вывесили на кухне стенгазету: «Не шумите в квартире», а если настроение такое? — сказала молоденькая мастерица, работая ножницами.

— Это чтобы после одиннадцати часов и не драться, не скандалить, — пояснил клиент в кресле.

— Ну так бы и написали — не драться и не скандалить, а то — не шумите. А где же шуметь? Если с мужем ругаться, что, на улицу выходить?

— А вот у нас соседи ужасно плохо живут, — сказала другая, пожилая мастерица, — но все молчком, все у себя в комнате, порознь спать лягут, а выйдут на кухню, он ее — Анечка, а она ему — Димочка. Вида не показывают.

— Это силу воли надо иметь, — откликнулась начавшая разговор молоденькая парикмахерша, и в глазах ее были слезы.

ТАЯ И ТОЛЯ

Лет пятнадцать назад моими соседями по коммунальной квартире были Тая и Толя.

Тае было пять лет, а Толя старше ее на четыре месяца. И всегда они цапались. Утром, только выйдут из своих комнатушек, коридор тотчас же поделят пополам, проведут мелом линию: «Это моя, а это твоя. Не ходи на мою половину».