Волшебный город

Лариска поглядела очень выразительно, и Вета поняла все, что она недоговорила: если эти двое столь явно увлечены друг другом, то они не боятся ни обманутого мужа, ни обманутой жены. Стало быть, у них далекоидущие планы. И если муж у этой… кошки драной самый обычный человек, а вовсе не богач (а уж это так и есть, Лариска врать не будет), то вполне может ей прийти в голову мужа этого поменять на сказочного невероятного супермужчину, каковым вполне может показаться Ветин муж. А что, она же в свое время влюбилась в него как… как полная дура. Первое впечатление он произвести умеет, этого у него не отнимешь.

– Выгони ты его первая! – жарко шептала Лариска. – Ну в конце концов, должна же у тебя быть гордость!

– Какая еще гордость, – думая о своем, отмахнулась Вета.

– Женская! – с готовностью ответила Лариса. – Надо же, какая сволочь! Совершенно никого не стесняются, ходят по двору! А если ты ко мне в гости пришла бы? А кстати, хочешь, пойдем выследим их!

– Да ты и так все про них знаешь, куда уж выслеживать! – усмехнулась Вета.

Занавеска колыхнулась, и в закуток заглянула директриса Мария Петровна.

– Девочки, а что вы тут делаете? – удивилась она. – Рабочий день, между прочим, давно начался!

– Если у вас понос, так прямо и скажите! – рыкнула Вета.

– Ой! – пискнула Лариска. – Мария Петровна, она не в себе!

– Иветта Вячеславовна! – протянула директриса возмущенным контральто. – Это переходит уже всякие границы!

Но Вета не дала ей договорить, она плечом отодвинула директрису так, что та свалилась на Лариску. Ломаный стул не выдержал двоих и окончательно доломался. Пока эти двое барахтались на полу, Вета выскочила из закутка и отправилась на свежий воздух. Работать сегодня она была не в состоянии.

В голову, обдуваемую прохладным ветерком, пришла здравая мысль позвонить Арсению Неелову. К счастью, он согласился перенести их свидание с вечера на сейчас.

Арсений ждал ее около букинистического магазина на Литейном проспекте.

Это самый старый такой магазин в городе. Он открылся в тридцатые годы прошлого века, работал даже в страшные дни блокады. Сюда приезжали за нужной книгой книголюбы не только из нашего города, но и из Москвы и из других городов огромной страны. Здесь был не столько книжный магазин, сколько настоящий клуб любителей книги.

Около входа в магазин роились люди самого разного вида и возраста – старики в поношенных пиджаках и обтрепанных брюках, солидные господа среднего возраста в хорошо отутюженных костюмах, молодые парни с горящими глазами. Всех их объединяла одна всепоглощающая страсть – книги.

Арсения здесь знали. С ним здоровались, спрашивали его о чем-то своем, совершенно непонятном постороннему человеку.

К нему подошел тщедушный старик в сдвинутом на ухо засаленном берете, в пляжных шлепанцах на босую ногу. Приподняв краешек берета, старик церемонно поклонился Вете и проговорил:

– Арик, как поживаешь? Тут один гражданин сомнительной наружности интересовался «Диалогами» семьдесят четвертого года. У тебя ведь, кажется, есть экземпляр?

Вета подумала – как же должен был выглядеть тот гражданин, что даже этому чучелу его наружность показалась сомнительной?

Арсений, однако, ответил, не моргнув глазом:

– Извините, Ардальон Гаврилович, сейчас я занят другим вопросом, мне не до «Диалогов». Тем более что вы сами сказали, что тот гражданин был сомнительной наружности… а вот скажите мне, где я могу найти Револьда Марксэновича?

– Иисусова? – переспросил старик. – Так он здесь уже дня три не появлялся. У него срочная работа, совсем зашивается, так что ищи его на Бассейной…

Через четверть часа Вета и Арсений подъехали к унылому трехэтажному дому на Бассейной улице – той самой, которую каждый знает с детства по стихотворению «Жил человек рассеянный на улице Бассейной».

Арсений закрыл машину и вошел под арку дома.

Они попали в обычный городской двор – с чахлыми кустиками, детской площадкой и непременным проржавевшим «Запорожцем», давно превратившимся из средства передвижения в памятник советскому автопрому.

Впрочем, от обычного двора этот двор отличался тем, что за детской площадкой виднелся одноэтажный кирпичный флигель. Должно быть, когда-то в нем располагалась кочегарка, теперь же флигель был переоборудован в столярную мастерскую.

Эту-то мастерскую и арендовал последние годы Револьд Марксэнович Иисусов.

Имя Револьд расшифровывается как «Революционное движение», Марксэн же, как нетрудно догадаться – «Маркс и Энгельс». Своим необычным именем господин Иисусов был обязан не столько коммунистическим убеждениям покойного родителя, сколько его боязливому характеру.