Волшебный горшочек Гийядина

– Н-нда… – задумчиво протянула Серафима, дослушав рассказ наложницы до конца. – Присуха. Насилие над личностью. И даже не из любви – из каприза… Статьи не знаю, но бить за такое всем гаремом можно долго и со вкусом.

Девочка понурила голову, словно выслушав обвинительный приговор, и еле заметно кивнула, словно расписываясь: «Ознакомлена. Претензий и наследников не имею».

– Я виновата… мне очень… очень жаль… я не хотела… целый месяц… я правду говорю… честное слово… – на собравшихся глянули глаза, блестящие от заново собирающегося озера слез, а с дрожащих губ посыпались, сталкиваясь и рассыпаясь, сбивчивые, отчаянные слова. – Но… Я бы никогда на такое не решилась… я правду говорю… Но они… они… Они злые… завистливые… жестокие… Они смеялись… говорили… они такое говорили про меня… гадости… я должна была доказать… но как… я не знала… я… я была готова их побить… всех…

– Ну и надо было, – уже чуть мягче повела плечами Сенька и вздохнула. – Ну да что теперь говорить…

– К нашему делу это всё равно отношения не имеет, – галантно поддержал готовую снова вот-вот разреветься девочку Кириан.

– Но всё равно, убивать за это – преступление, даже для калифа! – подал из своего угла возмущенный голос Абуджалиль. – Если Яфья не угодила ему, разгневала – то он мог бы изгнать ее, продать, передарить… достойному человеку… Кхм. Но подсылать среди ночи ассасина!..

– Тем более что приворот не сработал, – поддержал Селим разумным доводом страстную речь юного вольнодумца.

– А интересно, – всерьез задумалась царевна, – если приворот не сработал, то как Ахмет оказался в такой непартикулярный час в гареме? Да еще и у Яфьи? Он часто приходил к вам по утрам, Яфья?

Девушка старательно замотала головой:

– Нет. Никогда не приходил.

– И почему он зашел именно в твою комнату?

– Не знаю…

– А может, он заходил во все комнаты споподряд? – не поворачивая головы, брюзгливо заметил чародей, прикованный на ночь к постельному режиму.

– Если бы наш господин и повелитель заглянул к кому-нибудь еще, они бы такой шум подняли… – горько проговорила опальная наложница, стыдливо опустив снова подтекающие глаза. – Ведь это… такая честь…

– И та, кому бы выпало это счастье, раскудахталась бы на весь гарем, да погромче, чтобы остальные обзавидовались, ведь так? – предположила Эссельте, ласково заглядывая в бледное, осунувшееся лицо девушки.

Та молча, но энергично закивала, ободренная пониманием вопроса.

– Тогда тем более непонятно… – недоуменно поджал губы Олаф, и его честная физиономия, обгоревшая так, что впервые конопушек стало почти не видно, исказилась, будто в попытке решить систему дифференциальных уравнений в уме. – Чего ему не спалось-то?!

– А-а, так это-то как раз понятно, – Селим махнул над столом рукой, то ли отгоняя от крошек пирога муху, то ли изображая, до какой высокой степени ему это понятно. – Его сиятельное величество в последние дни до того, как кончилось это безобразие, взялся ходить с патрулями по всей территории дворца. Чтобы самолично поймать злодея, если таковой имелся во плоти. Ну и чтобы приободрить ночные патрули, как говорил сотник Хабибулла. Дабы им не так страшно было.

– Герои… – фыркнул тихо[22] Олаф.

– Я бы на тебя посмотрел, будь ты хоть в два раза выше и в три – шире, как бы ты ходил по темноте, когда такая свистопляска каждую ночь кругом творилась! – обиженно надулся стражник. – Небось, палкой из казармы не выгнать бы было!

– Так вас из казармы палкой выгоняли?! – расхохотался отряг так, что даже Иванушка заворочался во сне.

– Тихо вы, погодите! – сердито прикрикнула на распетушившихся вояк Серафима и устремила вопросительный взгляд на сулейманина. – А давно ли это… безобразие… перестало твориться?

– Да как Казима казнили, о любознательная пэри, – бросив уничижительный взор на широко ухмыляющегося конунга, Селим куртуазно склонил голову в ее сторону. – Дня… три назад?..

– Ч-четыре, – любезно подсказал Абуджалиль, нервически потирая шею.

– Долго суд шел?

– Над кем? Над ним? – поднял удивленно брови домиком Охотник. – Да нет, не особо. Около пяти минут, говорят. Он пришел к главным воротам со своими бесстыжими заявлениями, его проводили к его сиятельному величеству, а через пять минут уже предали в руки палача. Следующую же ночь дворец спал спокойно. И это доказывает вину парня как дважды два…

Селим осекся, болезненно поморщился, припоминая события последней ночи, и недоуменно пожал плечами.

– Доказывало бы, я хотел сказать…

– А давно это началось?

Селим задумался, переглянулся со специалистом по изысканным удовольствиям, и пожал плечами.

– С месяц назад?

– Что-то во всем этом мне не нравится… – пасмурно подперла щеку ладонью Сенька.

– И мне тут что-то не нравится… совсем-совсем не нравится… – шершавым неразличимым шепотом, теряющимся в голосах людей как муравей на поляне, вторил ей с полки Масдай.

– Не нравится, что вместо того, чтобы продолжать путь с Ахметом, мы оказались здесь и без него? – кисло вопросил в потолок Агафон.

– И это тоже… – вздохнула Серафима. – И это – тоже.