Через два дня они пересекли границу заповедника, входя в него с востока. Иляшев, увидев вдали Красные горы, заметно оживился. Он улыбался, разглядывая знакомые места. Он слушал цоканье белок, разговаривал с ними на беличьем языке. Найдя скелет задранного волками лосенка, он помрачнел, выругал своего помощника. Впервые он заговорил о своем лесном хозяйстве. Он был дома.
И в самом деле, звери словно узнавали его. Соболь пробежал над самой головой старика и долго смотрел на путников, неподвижно сидя на толстом суковатом кедраче. Лисица пересекла им дорогу, оглянулась и, будто узнав своих, не убыстрила шаг. А Иляшев шел между деревьями и разговаривал на родном языке с птицами, зверями и деревьями. И чем дальше он шел, тем печальнее становился разговор. Суслов заметил, что старик почти плачет, а слова его похожи на погребальное причитание.
Под вечер они пришли к Размытым горам. Когда-то здесь был мощный хребет, но время и вода состарили его, смыли горные кряжи, остались только черные зубья скал и камней. Здесь им предстояло заночевать в последний раз. До станции осталось двадцать километров.
Суслов развел огонь. Старик отошел подальше и застрелил кедровку. Геолог никогда не ел этой птицы, но теперь он был гостем и потому промолчал, не выразив неудовольствия.
Утром они долго лежали, тихо разговаривая о своем длинном, мучительном походе, пригреваемые дружелюбным пламенем костра. Идти осталось мало, можно было и не торопиться. Они вели безразличный разговор, будто условившись не касаться неудачи, не обсуждать нового похода, хотя Суслов уже знал, что никогда не сможет забыть этих месяцев и будет все снова и снова искать, один или вместе с Иляшевым, зимой или летом, потому что он должен найти металл, иначе перестанет уважать себя.
Медленно светало. Сполохи на севере проиграли последний раз, осыпав все небо и землю яркими разноцветными искрами, сначала разбросав до зенита блещущие полосы огня, а потом вдруг сникнув так, что стала видна робкая зимняя заря. Старик встал.
— Пойдем, Иванко! — сказал он.
Суслов обулся, сунув сразу занывшие ноги в крепления лыж и зашагал вперед. Но старик свернул с положенного пути, прошел несколько шагов, ударил палкой по снеговой шапке на камне. Снег осыпался с тонким скрипом. Старик ткнул палкой под камень. Суслов увидел дыру, вход в пещеру. Старик отстранился и сказал:
— Смотри!
Геолог ступил в пещеру. Она круто спускалась вниз. Стены ее были высечены человеком. Это можно было определить по неровностям в них, по углублениям, сделанным руками древних рудознатцев. Пол был усыпан остатками руды. Суслов сгреб в горсть тяжелую пыль и увидел зерна вольфрамита.
Геолог забыл обо всем. Он полз на четвереньках по спуску этого древнего шахтного хода, все более углубляясь по падению вольфрамовой жилы. Он как бы видел в темноте все извивы кварцевых пород. И когда он наткнулся на разрушенную ударами древних инструментов и брошенную жилу, он был уверен, что здесь будет много металла, знал, как начать добычу, как пробить квершлаг[27]
, чтобы подсечь коренную жилу.Шатаясь, он вышел на свет. Крикнул:
— Филипп Иванович!
Никто не отвечал. Он прошел по следам старика. Тонкий печальный голос донесся до него из зарослей ползучего кедрача. Геолог увидел сидящего на снегу Иляшева.
Старик сидел, скрестив ноги, и пел древнее охотничье причитание, похожее на заговор. Такими причитаниями старые охотники приваживали зверя, заговаривали ружье от промаха. Суслов прислушался.
Суслов осторожно тронул старика за плечо. Иляшев поднял незрячие, устремленные куда-то внутрь себя глаза и сказал:
— Иди, Иванко, иди… Пути у нас теперь разные. Тебе о людях заботиться, мне — о зверях.
Суслов постоял перед ним, но старик снова запричитал. Он вызывал зверей поименно, кликал соболя и куницу, белку и горностая. Он объяснял зверям, почему пришла пора уходить из обжитых мест и искать новой жизни; он просил у них прощения, что не нашел других угодий, где бы люди могли добывать нужный им черный камень. Суслов с удивлением и огромным душевным волнением слушал, как старик пытался объяснить своим питомцам острую нужду человека в черном камне теми же самыми словами, какими еще недавно сам Суслов объяснял это ему.