Волшебный корабль

– Все идет к тому, что со временем даже все пятьдесят шесть голосов старинных семейств окажутся недостаточными против массы новоприбывших, готовой нас захлестнуть. И если Касго, наш новый сатрап, так легко преступил одну клятву Эсклеписа, кто поручится, что он столь же легко не нарушит и все остальные? Того гляди наши наследные торговые привилегии начнут раздавать всем, кто пожелает. Думать не хочется, что тогда с городом произойдет… Это ведь будет означать не просто конец всему, к чему мы привыкли. Что получится, если эти люди, которых жадность лишила осторожности и брезгливости, ринутся вверх по реке Дождевых чащоб? Что они могут там пробудить?

На одно жуткое мгновение перед Кефрией встала картина рождения ее третьего ребенка. Вернее сказать, ее третьих родов – ибо существо, увенчавшее собой долгую беременность и тяжкие родовые муки, ребенком вовсе и не было. Это нечто ворчало, рычало и дико билось, когда мать его выносила из комнаты, не позволив Кефрии ни подержать его, ни даже толком увидеть. Кайл был тогда в море, но отец находился дома, и ему пришлось исполнять тягостный долг – проклятие всех старинных семейств. И после о случившемся никогда даже не заговаривали. Даже Кайл, вернувшийся из плавания, заглянул в оставшуюся пустой колыбель и ничего не сказал. Только был вдвое нежнее с женой. И лишь однажды за все эти годы упомянул о родившемся у нее «мертвом ребенке». Она так и не знала, верил ли он сам в то, что сказал. Он-то родился не в купеческом семействе. Быть может, он и не знает о той цене, которую за это приходилось платить. Быть может, не подозревает, что это в действительности значит – породниться с подобным семейством. Что они не только обогащались благодаря Дождевой реке и всему, что эта река с собой приносила.

На краткий миг Кефрия мысленно увидела своего мужа как чужака. Чужака и угрозу. Нет, не злую, умышленную угрозу: просто как бы частичку шторма, капельку сокрушительного прилива. Стихии без сердца и разума, которая тем не менее разносит и уничтожает все на своем пути.

– Кайл – хороший человек, – сказала она матери.

Но та уже вышла из комнаты. И сказанное повисло в воздухе мертвым грузом. Воздуху, впрочем, никакой разницы не было.

Глава 15 Переговоры

Завтра мы отчаливаем!

Торк даже не пытался скрыть удовольствие, с которым объявлял эту новость команде.

Уинтроу не стал поднимать глаза от работы. Имел право. Сказанное Торком не было ни вопросом, ни распоряжением. А значит, и обязательного ответа не требовалось.

– Да, парни. Мы отчаливаем. Так что Удачного вам некоторое время не видать. Отсюда до Джамелии еще семь портов, в которые надобно заглянуть. И три первые – в Калсиде. Избавимся наконец от этих орехов. Кабы он меня спросил, я бы сразу сказал ему, что в Удачном ему их не продать. Да рази ж он меня спрашивал?

Торк повел плечами, расплываясь в самодовольной улыбке. По его мнению, неверное решение капитана подчеркивало его, Торка, несравненную мудрость. Уинтроу, со своей стороны, этого не находил.

– Как я понял, наш кэп вознамерился подкопить деньжат, чтобы потом в Джамелии прикупить побольше рабов. Да, парни, немалую ораву нам придется перевозить! – И Торк облизнул губы. – Честно вам скажу, аж слюни текут от предвкушения. Особенно если кэп таки послушает моего совета, как доберемся до невольничьих базаров Джамелии. Уж я-то знаю эти базары! И могу распознать добрый товар, когда он попадается мне на глаза. Так что, буде кэп мне скажет, я ему что ни есть самолучших рабов высмотрю. А ежели повезет, даже прихвачу пару-тройку смазливых девчат вам для забавы, парни. Ну? И что ты по этому поводу думаешь, юнга?

Вот это был прямой вопрос, и на него следовало отвечать. Иначе запросто можно было дождаться и сапогом пониже спины.

– Я думаю, – сказал Уинтроу, – что рабовладение безнравственно и беззаконно. А еще мне кажется, что не дело нам обсуждать замыслы капитана.

Говоря так, он по-прежнему не поднимал глаз от работы. Перед ним лежал спутанный ком разномастных старых концов. Уинтроу было поручено распутать его, отложить шкертики[42], еще пригодные для использования по назначению, а все остальное растрепать на отдельные пряди: что-то пойдет на ветошь, что-то пригодится, например, для плетения ковриков. Загрубевшие руки Уинтроу уже не уступали жесткостью никаким тросам. Глядя на них, трудно было представить, что когда-то это были руки художника, умевшего обращаться с цветным стеклом. Но по другую сторону кучи обрывков трудился Майлд, и Уинтроу оставалось только завидовать его ловкости и сноровке. Казалось, молодой матрос просто брал приглянувшийся конец, слегка его встряхивал – и шкертик сам собой выпутывался из плотно сбитого кома, да еще и от узлов освобождался словно бы по собственной воле. И бухты тросов у Майлда никогда не перекручивались так, как у Уинтроу.

– Так-так! Никак, огрызаемся?

Тяжелый башмак Торка болезненно уперся в поясницу Уинтроу. Как раз туда, где еще саднил след предыдущего пинка.

– Никак нет, господин помощник! – на одном дыхании выговорил Уинтроу.