Волшебный корабль

– Ну так ты всяко больше не в монастыре. Ты теперь живешь здесь. Когда уже это до тебя по длинной шее дойдет? Начинай поступать не как священник, а как моряк! Честное слово, аж тошно смотреть, как ты позволяешь ноги о себя вытирать. Пошевели мозгами – и хоть разок упрись рогом, вместо того чтобы без конца про своего Са задвигать! Возьми, например, и разок тресни Торка по роже. Все правильно, он за это тебя поколотит. Ну и что с того? Поверь моему слову – на самом деле он куда трусливей тебя. Если он хоть заподозрит, что ты точишь на него гарпун и подумываешь пырнуть, – он от тебя мигом отстанет. Нет, правда, неужели ты сам еще этого не понял?

Уинтроу попытался собрать остатки достоинства.

– Если он вынудит меня поступать подобно себе, это будет значить, что он воистину победил. Или я не прав?

– Конечно не прав. По крайней мере, пока все выглядит так, что ты настолько трусишь побоев, что даже не отваживаешься в этом страхе сознаться. Да вот взять хоть тот случай с твоей рубашкой! Ну, когда Торк ее вздрючил на мачту, чтобы тебя подразнить? Ты же знал, что в любом случае тебе придется доставать ее самому. Так почему ты не слазил и не достал ее? Предпочел дожидаться, чтобы Торк силком загнал тебя на ванты[43]. Неужто не ясно, что тем самым ты даже дважды ему уступил?

– Я и одной уступки тут не вижу. Это была грубая и жестокая шутка. Люди с людьми не должны так поступать, – тихо ответил Уинтроу.

Майлд вышел из себя окончательно:

– Вот! Вот оно. Будешь так разговаривать – я тебя сам когда-нибудь придушу! Ведь знаешь прекрасно, о чем я толкую, но обязательно должен все вывернуть наизнанку! Тоже в принцип возвел – «люди с людьми»! Какие люди с людьми? Ты и Торк, и никого больше! Ты его умыть мог только одним способом: притвориться, будто клал на все это с прибором. Изобразить, будто тебе слазить туда и назад – подумаешь, раз плюнуть. А ты, дурень, в такую святость вошел, что предпочел на солнце обгореть, но никуда не полез! – Майлд даже захлебнулся от возмущения.

Уинтроу не отвечал, и это злило Майлда больше всего. Юный матрос перевел дух и попробовал зайти с другой стороны:

– Ты в самом деле так ничего и не понял? Самое скверное, что он лез за тобой следом и подгонял. Вот тут ты вправду попал. Теперь вся команда считает, что у тебя кишка тонка! Что ты трус! – Майлд, кажется, готов был плюнуть. – Ты и так выглядишь не взрослым парнем, а сосунком. Ну и что, обязательно еще и вести себя точно сосунок?

С этими словами Майлд поднялся и ушел, а Уинтроу остался невидяще смотреть на груду концов. Ему не хотелось признаваться даже себе самому, насколько потрясло его услышанное. А ведь это было весомое, грубое и зримое свидетельство того, что Уинтроу отныне жил в совершенно другом мире. Они с Майлдом были, наверное, почти ровесниками. Вот только Майлд занялся морским делом по своей собственной воле, причем целых три года назад. И успел стать самым настоящим моряком. Моряком до мозга костей. С появлением Уинтроу его перевели из юнг в матросы. И он отнюдь не выглядел мальчишкой – был крепким, широкоплечим и гибким. На целую голову выше Уинтроу. И пушок у него на губах начинал явственно темнеть, грозя скоро превратиться в какие следует усы. Уинтроу знал: его собственную мальчишескую внешность и хрупкое телосложение трудно было вменить ему в вину. И он бессилен был их изменить, даже если бы считал недостатком. Но… насколько же легче было в монастыре: среди священства как бы само собой разумелось, что всякий взрослеет и вырастает в свое время – кому какое положено.

Например, ясно было, что Са’Греп никогда не приобретет высокого роста; он уродился широкотелым коротышкой, и, останься он жить у себя в деревне, быть бы ему до гробовой доски мишенью для насмешек. Но в монастыре к нему относились с величайшим почтением из-за стихов, которые он слагал. Никто даже мысленно не называл его недомерком. Он был Са’Греп – и все тут. Неумных и недобрых шуточек, которые здесь, на корабле, составляли едва ли не основу повседневного бытия, ни под каким видом не потерпели бы в монастыре. Верно, ребятня, еще не обжившаяся в обители, бывало, вовсю дразнила друг дружку. Не обходилось даже без драк. Но тех, кто обнаруживал склонность к жестокости, к издевательству над ближними, без промедления отправляли обратно к родителям. Ибо таким людям не место было среди служителей Са.