Волшебный корабль

Старпом все сделал так, как пожелал Уинтроу. Раздался негромкий хруст, и под лезвием лопнул последний хрящ. Очень аккуратно Гентри провел ножом поперек, разрезая оставшийся лоскуток кожи. И палец остался лежать на палубе отдельно от тела – никому не нужный кусок мертвой плоти. Уинтроу потянулся к нему левой рукой, взял и отложил в сторонку. Потом щепотью все той же левой руки стянул кожу, окружавшую рану.

– Сшивай, чтобы закрылось, – спокойно попросил он старпома, глядя, как вспухают изнутри и падают на палубу кровавые капли. – Не очень туго, просто чтобы кожа держалась и нитки ее не прорезали. Возьми самую тонкую иголку и нитку.

Отец Уинтроу кашлянул и отвернулся. На негнущихся ногах отошел к фальшборту и стал смотреть на проплывавшие мимо острова: видно, они вдруг приковали к себе его внимание и сделались необычайно интересны. Уинтроу, кажется, ничего не заметил, но Гентри исхитрился бросить вслед капитану один-единственный быстрый взгляд. Потом он поджал губы, в очередной раз громко сглотнул – и взялся за иголку. Мальчишка придерживал свою собственную плоть, дожидаясь, пока старпом сошьет вместе кожу и завяжет нитку узлом. Потом оперся о палубу здоровой рукой, а Гентри наложил на больное место повязку.

Пока длилась операция, Уинтроу ни единого раза ничем – ни словом, ни вздохом – не показал, что вообще испытывает какую-либо боль. «Как будто они тут паруса шили», – подумалось Проказнице. Хотя нет! Он, конечно же, чувствовал. По крайней мере, чувствовало его тело: пот катился с него градом, рубашка на спине промокла насквозь. Но разум Уинтроу существовал сам по себе. Тело просто-напросто подавало ему знак: «Мне плохо! Я не в порядке!» – знак точно такой же, как голод или жажда. Знак, на который при необходимости вполне можно внимания не обращать.

«Вот как! Теперь я поняла». До полного понимания ей было, конечно же, далеко, но сопереживание глубоко ее тронуло. Когда с перевязкой было покончено, Уинтроу приподнялся на корточки, но не стал сразу вставать. Незачем зря испытывать судьбу. Он зашел слишком далеко, чтобы именно теперь все испортить, потеряв сознание. И Уинтроу принял у Майлда стакан бренди, который тот налил ему трясущимися руками. Принял и выпил, сделав три неторопливых глотка: так пьют воду, когда утоляют очень сильную жажду… И передал Майлду опустевший стакан. На стекле остались кровавые отпечатки.

Уинтроу огляделся кругом и стал медленно возвращаться к полному восприятию своего тела. Из руки сразу ударила такая боль, что он стиснул зубы. Перед глазами замелькали черные точки. Он сморгнул их и на какое-то время сосредоточил взгляд на двух кровавых пятернях, отпечатавшихся на палубе Проказницы. Его кровь глубоко вошла в диводрево, и они оба с ней понимали: сколько ни драй палубу, эти отпечатки не сотрутся уже никогда. Уинтроу поднял глаза. Гентри оттирал нож тряпочкой. На его лбу залегли морщины, но он улыбнулся юнге. И даже едва заметно кивнул. Майлд, все еще очень бледный, таращил глаза. Кайл все так же разглядывал острова.

– Я не трус. – Уинтроу говорил очень тихо, но его голос некоторым образом разносился по кораблю. Его отец обернулся, почувствовав вызов. – Я не трус! – повторил Уинтроу громче. – Да, я мал ростом. Да, я далеко не силач. Но я не слабак и не трус. Я умею принимать боль. Когда это необходимо!

Странный огонек зажегся у Кайла в глазах, в уголках рта возник некий намек на улыбку. Со спокойной гордостью он произнес:

– А ты вправду Хэвен.

Уинтроу прямо встретил его взгляд. В его голосе не было ни дерзости, ни желания насолить, просто он выговорил очень четко:

– Нет. Я – Вестрит. – Он посмотрел на кровавые отпечатки ладоней, на отрезанный палец, все еще валявшийся под ногами. – И это ты меня сделал Вестритом. – Уинтроу улыбнулся, но улыбка получилась безрадостная. – Что там бабушка, помнится, говорила? «Кровь заявит о себе» – так, кажется? – Он нагнулся и поднял отрезанный палец. Внимательно рассмотрел – и протянул отцу. Он сказал: – На этот палец никогда не будет надет жреческий перстень. – Кому другому могло показаться, что он попросту пьян, но Проказница расслышала, как его голос дрогнул от скорби. – Может, возьмешь его, господин капитан? Как знак своей победы, а?

Темная краска ярости бросилась в лицо Кайлу. Проказница заподозрила, что в этот миг он был близок к настоящей ненависти к своему отпрыску. Уинтроу легким шагом приближался к нему, и его глаза очень странно блестели. Проказница все старалась понять, что происходит с мальчишкой. Что-то менялось в нем, словно распрямлялась пружина, сжатая до предела. Он прямо смотрел в глаза отцу, и в его голосе не было ни гнева, ни даже боли. Вот он подошел достаточно близко для того, чтобы Кайл мог ударить его…

Или обнять.